Гадание на процентной гуще

Под занавес года в представительных органах власти обсуждают изменения проходного барьера для партий на предстоящих выборах. Станут ли избиратели активнее, появится ли больше партий, какими они будут? Наши вопросы – декану факультета политики и международных отношений Сибирского института управления — филиала РАНХиГС при президенте РФ
Сергею Козлову.

— Сергей Васильевич, избирательный марафон по выборам в Законодательное Собрание Новосибирской области и городской совет депутатов, наверно, уже можно назвать стартовавшим. О прогнозах, шансах, неожиданностях предстоящей избирательной кампании мы поговорим чуть позже, а пока оцените, пожалуйста, существующий баланс политических сил в представительных органах власти. Насколько он оптимален, соответствует текущему политическому моменту и устраивает как сами партии, так и их сторонников — сегодняшних и будущих избирателей?

— Имеющийся сейчас расклад политических сил означает, что возникшая немногим менее десяти лет назад партийная система оказалась достаточно устойчивой. Сложилась она к концу второго срока действующего президента. Те изменения в партийном законодательстве, которые произошли после известных событий на Болотной площади, никаких существенных корректив в реальный расклад партийных сил не внесли.

Насколько этот расклад оптимален? С одной стороны, политическое руководство страны заинтересовано в том, чтобы опираться на крупную партию, партию власти. Она обеспечивает принятие необходимых решений на федеральном и региональном уровнях, обеспечивает легитимацию решений, принимаемых в Кремле. С другой стороны, Кремль заинтересован в том, чтобы на политическом поле присутствовала и оппозиция, которая хоть и не имела бы существенной возможности влиять на принятие решений, но тем не менее наличие у неё определённого количества голосов демонстрировало бы наличие демократии, свобод, партийного и политического плюрализма. Чтобы можно было сказать: партии живут своей жизнью, без какого бы то ни было контроля со стороны центральных властей.

Что касается интересов избирателей, то, безусловно, набор из существовавших политических партий — недостаточен. Что мы имели до либерализации партийного законодательства в 2012 году? Партию власти, за которую голосуют в значительной массе люди старшего возраста и население так называемой «третьей России» — небольших городов и сельской местности. Мы имели коммунистическую партию, опиравшуюся на устоявшийся электорат, который к тому же с течением времени уменьшается. Мы имели не вполне состоявшуюся вторую партию власти — «Справедливую Россию» с её социально-демократической ориентацией. И, наконец, мы имели ЛДПР, которая аккумулирует протестные голоса. Серьёзной либеральной партии, которая бы представляла правые взгляды, не было, и какой-то сегмент избирателей не был представлен. Многие из них просто не ходили на выборы, понимая, что им не за кого голосовать. Это заставляло Кремль всё время заниматься созданием этакой управляемой правой партии. Можно вспомнить «Демократический выбор России», «Союз правых сил», «Правое дело». Однако успешными эти проекты не были.

Возвращаясь к текущем моменту, можно сказать: оказалось, что партий вроде бы много, но что произошло? Электорат оказался чрезвычайно распыленным между мелкими партиями. Достичь на региональных выборах чего-то серьезного вновь созданные партии не смогли. Там, где они чего-то достигали и проходили в региональные органы власти, это было связано не столько с особенностями партийной идеологии, партийных программ и активной деятельностью, сколько с тем, что там были сильные лидеры. На региональных выборах чаще всего голосуют не за партию, а за конкретных персонажей. Достаточно сильные региональные политики делали эти выборы выборами местных проблем. Это всегда обеспечивает опредёленный процент голосов. Но на системном уровне ни одна из новых партий не состоялась как партия федерального масштаба.

— Почему? Они не смогли договориться?

— На самом деле организационная партийная работа, чтобы она была эффективной и действенной, требует огромных усилий и значительных ресурсов. И организационных, и медийных, и финансовых. Зарегистрировать партию по ныне действующему закону — несложно. Пятьсот человек собрали подписи и зарегистрировали. Но зарегистрировать и сделать реальным механизмом, реальным институтом — это не одно и то же. Кроме того, интерес избирателей к этому процессу, к участию в партиях — невелик. Потому что у нас партийная жизнь просыпается в основном накануне выборов.

— Вы сказали «набор из существовавших партий». Вы оговорились или предполагаете, допускаете, что в ближайшее время появятся и пойдут на выборы новые партии? Если да, то какого политического курса будут эти партии — либеральные, правые, левые?

— До изменения законодательства два с половиной года назад в выборах участвовали семь партий. Четыре прошли в Госдуму. Сложно сказать, что будет на следующих выборах, через два года. Повестка предстоящих выборов будет зависеть от политического и экономического контекста. Очень существенно будет зависеть. Но вероятность того, что в парламенте будут представлены большее количество партий — очень невелика. Скорее всего, новых названий мы не увидим. Может быть, максимум, одно-два. С моей точки зрения, максимально возможные шансы пройти есть у партии либерального толка. У этой партии есть потенциальный электорат, и это примерно 5—8 процентов. Другой вопрос — сможет ли она этот электорат мобилизовать, предложить нужную повестку дня. Если сможет, то пятипроцентный барьер такая партия, конечно, преодолеет. Но это, повторюсь, во многом будет зависеть от того политического контекста, в котором выборы состоятся.

— А кто избиратели партии либерального толка?

— Это представители мелкого и среднего бизнеса, сферы услуг и работники интеллектуального труда, те люди, которые оказываются вовлечены в потребление либеральных идей, смотрят телеканал «Дождь» и слушают «Эхо Москвы». Эти люди могут занимать различные статусные позиции, но для них либеральный дискурс является родным. Они находятся в резкой или умеренной оппозиции существующему политическому режиму и считают, что России необходима модернизация, вестернизация и т. д.

— С вашей точки зрения, насколько новая инициатива депутата ЛДПР о снижении проходного порога на выборах для партий до 2,25 процентов повысит шанс других партий на попадание в Госдуму? Насколько сможет повысить интерес избирателей к выборам и, значит, повысит явку?

— Начнём с того, что эта инициатива нереалистична. Поскольку эту инициативу выдвинула ЛДПР, могу предположить, что она рассчитана не на то, чтобы её реально обсуждали и принимали, а на то, чтобы привлечь внимание к партии и её лидеру. ЛДПР известна как партия, которая устраивает всё время политические скандалы. Поэтому я не могу всерьёз обсуждать, что произойдёт с электоральным полем после снижения процентного проходного барьера. Зачем обсуждать то, чего не может быть никогда? Снижение до 5 процентов — это совсем другое дело. Правда, повторюсь, количество партий, которые смогут и захотят преодолеть этот порог — очень и очень невелико. Новые партии в большинстве своём так и не состоялись.

— Увеличение количества партий в представительных органах власти полезно для государственных институтов, для общества?

— Не убеждён. Если бы эти партии прошли — это были бы чрезвычайно мелкие депутатские фракции на уровне нескольких человек. Их присутствие на законотворческую работу парламента никаким образом не влияло бы. Решения ведь принимаются большинством. Во-вторых, не тот интерес у населения к парламентской деятельности. По большому счёту, этот заградительный барьер придуман для того, чтобы сделать работу парламента более ровной, менее скандальной. Чтобы закрыть доступ политическим скандалистам и тем силам, которые будут не столько предлагать что-то для совершенствования законов, сколько работать на имидж своей партии.

— А внесение в бюллетени позиции «против всех» способно активизировать избирательный процесс? Каким образом это может сказаться на результатах выборов, если бы они состоялись, как любят говорить социологи, «в ближайшее воскресенье»?

— Это зависит от уровня выборов. На федеральном уровне эта доля была бы не очень велика — три, может быть, пять процентов. С учётом того, что на федеральном уровне будет присутствовать много партий, избиратель найдёт себе нужную. Гораздо более важен процент «против всех» на региональных выборах и выборах органов местного самоуправления. Там, где электоральное поле будет зачищено, где к выборам не допустят популярных оппонентов, протестные голоса могут слиться в большой ком, и победит кандидат «против всех».

— Только что прошла сессия Законодательного Собрания области и депутаты приняли решение о снижении проходного барьера для партий с семи до пяти процентов. Сделано это в связи с необходимостью приведения региональных законов в соответствие федеральным. С учётом того, что Вы говорите об особенностях региональных выборов, о принципиальном отличии мотивов голосования избирателей, — каков возможный сценарий предстоящих выборов?

— Я думаю, что мы увидим в числе желающих не привычные семь партий, а где-то на десяток больше. Правда, большинство из них не пройдёт барьера, и голоса, отданные за них, пропорционально будут распределены между партиями его преодолевшими. Таких партий будет четыре-пять.

— Какая пятая?

— Какая выставится. И, повторюсь, успех во многом зависит от того конкретного человека, который решит пойти по спискам этой партии. Он должен быть узнаваем. Голосуют в регионах  не за партию, а за человека. Это особенность региональных выборов. Избиратель вряд ли сумеет сориентироваться в резко возросшем количестве партий.

— Ваш прогноз: какого толка могла бы быть эта партия именно в нашем регионе?

— Вероятность того, что пройдёт партия либерального, правого толка — больше. Потому что левый фланг уже весь занят, протестный электорат находится у ЛДПР. А вот правые, если найдётся адекватный лидер, имеют шансы.

— Вы допускаете увеличение количества голосов у коммунистов? И можете как-то объяснить, почему в передовом во всех смыслах городе голосуют за партию, как считают многие, «из прошлого»?

— Московскому политическому географу Наталье Зубаревич принадлежит концепция «четырёх Россий». «Первая Россия» — это Россия крупных городов, мегаполисов, «вторая» — средних промышленных городов, которые в большинстве своём до сих пор живут в советском пространстве, «третья» — это совсем маленькие города и сельская местность и «четвёртая» — Россия национальных республик. Новосибирск — это мегаполис, то есть, согласно Зубаревич, — «первая Россия». Она ориентирована преимущественно на западные стандарты — и политические, и потребительские. То есть люди ездят за границу, в Европу, видят, как там живут. Они представляют себе государство как некоего исполнителя публичных услуг, действующего для обслуживания граждан. И, сталкиваясь с нечищеными дорогами, с хамством чиновников, с нерешёнными проблемами, они начинают понимать, что государство не способно оказывать услуги европейского уровня ни на федеральном, ни на региональном, ни на местном уровне. Поэтому они весьма критически относятся к существующей системе — системе, которая не оказывает эти услуги. В результате на выборах они голосуют против системы. А выбор оказывался не особо большим. Основных партий, напомню, было всего четыре. При этом за ЛДПР эдакий «рассерженный горожанин» голосовать не будет, «Справедливая Россия» по его мнению, тоже ничего из себя не представляет. Поэтому, если хочется выразить резкое осуждение власти как исполнителя услуг и проголосовать против «Единой России», то остаётся только КПРФ. Это не коммунистические голоса, это голоса протестные — голоса горожан, недовольных низким качеством публичных услуг. Новосибирск в этом смысле — очень продвинутый, модернизированный город. Потребительские и политические ориентации значительно отличают его от остальной части области.

— Некоторые эксперты отмечают, что протестное голосование растёт не только в Новосибирске. Что, по-вашему, должна делать партия власти, чтобы сохранить статус-кво?

— События последнего года всё-таки серьёзно ослабили протестный натиск. Общество консолидировалось вокруг лидера. Рейтинг президента сейчас — больше 80 %. И на федеральном уровне, если Путин скажет: «Голосуем за «Единую Россию»» — значит за «Единую Россию». Но если мы посмотрим на региональные выборы — там всё совсем по-другому. Голосуют не за партию, а за конкретную фигуру — губернатора, мэра, депутата. Идеологическое, партийное голосование даёт не очень большой процент. В регионах голосуют всё-таки за людей.

— То есть на федеральном уровне альтернативы, замены, конкурента «Единой России» нет?

— Все серьёзные эксперты оценивают ОНФ как запасную партию. «Единая Россия» себя весьма серьёзно дискредитировала, особенно в глазах так называемой «первой России», а это треть избирателей страны. Поэтому логично, что власть задумывается о «запасном аэродроме». Если нужно будет отказаться от старых брендов, от прошлого вообще — Народный фронт на эту роль подходит. За что-то борется, кого-то защищает, выдвигает какие-то идеи, добивается отмены каких-то негодных решений. То есть очевидно, что он готовится на роль новой партии власти.

— Но сегодня её состоятельность, её рейтинги держатся исключительно на рейтинге президента…

— А как по-другому? Президент для большей части избирателей — непререкаемый авторитет. Любую партию сегодня назовёт и сразу добавит ей процентов двадцать.

— Это хорошо или плохо?

— Сложно сказать. Это особенности отечественной политической культуры. Когда избиратель слагает с себя ответственность и передоверяет её символическому лидеру. Так сложилось. Это особенности и наследие прежде всего советского периода. Когда общество оказывалось атомизированным, когда люди состояли в каких-то организациях, но эти организации всегда сверху управлялись. И когда КПСС, комсомол и прочие организации распались, люди оказались предоставлены сами себе. У них нет опыта ни самоорганизации, ни решения своих проблем, ни участия в общественной деятельности. Я столкнулся недавно с этим в самом обыденном, житейском плане, когда надо было пригласить жильцов дома на собрание. Из 156 квартир на собрание пришли 8 человек. А остальным ничего не нужно — они живут в своих квадратных метрах, а общие дела никого не интересуют. Они передоверили всё очень распространены в российском обществе. Опыта самоорганизации нет. Вряд ли стоит надеяться на то, что, если сейчас все «шлюзы» откроют, руководящую роль «Единой России» отменят, то мы заживём лучше. Нет. С большой долей вероятности произойдёт коллапс государства и повторится украинский сценарий: боролись с Януковичем, а уничтожили государство. С моей точки зрения, вероятность повторения этого сценария в российских условиях достаточно высока. Потому что государство очень сильно персонифицировано. Многие общественные и административные институты не работают. И если просто взять и отменить существующий порядок вещей, как предлагают либералы, рухнет всё, как бы к этому кто не относится.

— Это если сверху, революционно, до основанья. А если всё своим чередом, по исторической спирали?

— Вряд ли метафора спирали способна корректно описать происходящее с нашей страной и её соседями. Никто никогда в постсоветском пространстве не жил. А то, что происходит сейчас на Украине, — это возможное будущее, которого, конечно, хотелось бы избежать.. В девяностые годы Россия и Украина были очень похожи. В начале нулевых мы разошлись. У нас к власти пришли силовики, а у них центр был ослаблен и контроль над политической и экономической ситуацией захватили олигархические кланы. Это кончилось тем, чем кончилось: государства нет, гражданская война и, по сути, внешнее управление.

— Сергей Васильевич, в конце интервью, в конце года, в канун новогодних и рождественских праздников не могу не попросить Вас погадать на всей этой процентной гуще. Каким, по-вашему, будет расклад политических сил в новом областном парламенте?

— Очень сложно пытаться угадать результаты выборов, которые состоятся через несколько месяцев, — не зная ни политической повестки, ни персоналий, ни социально-экономического контекста, ни хотя бы предполагаемой явки. Но, если уж гадать на кофейной гуще, то, на мой взгляд, — результаты могут быть примерно следующими: партия власти — 40—50 %, коммунисты — 15—20, новые партии — до 15—20, ЛДПР и справедливороссы — по 5—10.