«Фактически мы имеем ситуацию, когда рубль «разгоняют» за счет бюджетного правила»

— Алексей Леонидович, сейчас много говорится о нацпроектах, в которые должны включиться регионы. Для субъектов федерации ключевым вопросом является: где взять деньги для их реализации?

— Начну немного издалека. Первоначально в современной истории национальные цели развития были сформулированы в президентском Послании Федеральному собранию в конце 2015 года. Тогда впервые прозвучала мысль о том, что мы должны расти темпами выше среднемировых. Было дано поручение Минэкономразвитию РФ сформулировать так называемый целевой сценарий развития экономики. Он был расписан в целевых направлениях деятельности правительства РФ на 2016-2018 годы и включал в себя достаточно жесткие цели: рост ВВП выше среднемировых показателей, рост производительности труда не ниже 5% и т.д.

Эти цели не были достигнуты, как и «майские указы» 2012-го, и уже в президентском указе №204 от 2018 года были сформулированы амбициозные, но более мягкие цели: стать пятой экономикой в мире по паритету покупательной способности. То есть к 2024 году по этому показателю мы должны не пропустить вперед Индонезию и немного обогнать Германию. Кроме того, в 2018 году изменилась концепция целевого сценария. Сейчас по источникам инвестирования у нас 70% составляют частные инвестиций, 12-15% — инвестиции государства и 15% — инвестиции предприятий, в основном с госучастием и участием естественных монополий. Согласно новой концепции, теперь лидирующую роль в модернизации играет государство, которое аккумулирует ресурсы посредством бюджета и по 1,5 трлн рублей привлекает через ОФЗ. К государству уже присоединяется бизнес. По оценкам правительства РФ, это произойдет в районе 2021 года.

С 2018 по 2024 год на нацпроекты планируется направить около 25 трлн рублей. С одной стороны, эта цифра выглядит ужасающе большой. С другой, по данным Росстата, ежегодно инвестиции в РФ составляют около 22 трлн рублей.

— Откуда государство возьмет средства, необходимые для финансирования нацпроектов?

— Ответ не слишком сложный — на нацпроекты необходимо около 4 трлн в год. Согласно планам Минфина РФ, 1,5 трлн рублей будут привлечены через ОФЗ плюс поступления от нефти, от повышения НДС. С точки зрения экономического роста, на мой взгляд, складывается безумная ситуация, когда следующие три года минфин, согласно бюджетному плану, будет иметь профицит бюджета около 3%, то есть государство будет больше изымать из экономики, чем ей давать. Думаю, что из 200 стран мира такой политики придерживается не более двух государств…

Однако между реализацией нацпроектов и экономическим ростом нет знака равенства. Один из рисков этого сценария как раз и заключается в том, что за счет вложения через нацпроекты 4 трлн в год государство пытается простимулировать привлечение 25 трлн от бизнеса/инвесторов. А если этого не произойдет? А это может не произойти по очень многим причинам…

— Например? Какие риски вы видите?

— Например, курс. На мой взгляд, утверждение, что слабый курс рубля выгоден для экономики России, является ложным. 30% всего импорта — это инвестиционный импорт. 40% импорта — для нужд промышленной сборки. Слабый рубль делает эту работу неэффективной. Каким образом предприниматель может строить бизнес-планы на 2-3 года вперед, если курс рубля может быть и 150, и 250, и 550? Это абсолютная неопределенность. На мой взгляд, сейчас оптимальным коридором для обменного курса является 40–55 рублей за доллар. При текущих ценах на нефть другие амбиции с точки зрения закупки инвестиционного оборудования, другая эффективность промышленной сборки.

Второе — это риски в банковской системе. Сегодня никто не понимает, что в ней происходит. Что это — зачистка банковской системы или оздоровление? Если второе, то какое-то странное оздоровление получается, так как в результате образовалась дыра в 3 трлн рублей. Кто за нее заплатит? Говорят, что санируемые банки будут приватизированы. Я не вижу ни одного инвестора, который мог бы их приватизировать. Значит, они все будут на балансе ЦБ?

Качество и доступность банковских услуг просто катастрофически снижается. Последняя история про перевод средств по номеру телефона, где 94% по всем транзакциям принадлежат Сбербанку, который и выдвигает свои условия предоставления услуги, так как система разработана за его счет.

Процентные ставки — это отдельный вопрос. Например, мне не очень понятно, что такое ипотека под 8-9%, к которой, кстати, мы еще только стремимся! Особенно с учетом того, что номинальные доходы населения растут на 4% в год. То есть получается, что у нас для каждого домохозяйства/семьи отрицательная процентная ставка по ипотеке сегодня составляет -5%. Это означает, что в структуре расходов населения ипотека занимает все больше места. При такой динамике население будет совершенно не в состоянии обслуживать кредит. И эта проблема станет нарастать как снежный ком.

Для круглого счета возьмем ипотеку по цене 10% годовых. Получим, что за 10 лет семья покупает две квартиры: одну себе, а одну отдает банку. Если под 10% кредитуется бизнес, то он за 10 лет строит 2 завода: один свой, а один отдает банку. Процентные ставки съедают все!

Если мы будем говорить про потребительское кредитование, то здесь ситуация еще хуже. Доходы населения номинально (без вычета инфляции) выросли на 4%, а задолженность по банковским кредитам — на 24%. С учетом того, что долг населения перед банками очень дорогой и короткий, с вероятностью почти 100% можно прогнозировать кризис плохих долгов и невозвратов в ближайшие 1-1,5 года. Единственное, что вызывает надежду: в последние полгода этим озаботился ЦБ, плюс вопрос о том, что нужно ограничивать рост задолженности населения, в Госдуме озвучивает депутат, член Национального банковского совета Банка России Анатолий Аксаков. И это действительно огромная проблема, так как только ежегодные платежи населения банкам превышают 2 трлн рублей. Это две олимпиады в Сочи!!!

— Какие риски при реализации этого сценария возникают для бизнеса?

— Российская экономика становится все менее эффективной. Например, производительность труда в прошлом году выросла на 1,4%, а реальная зарплата на 7% — разница в 5 раз. То есть издержки на труд у предприятий выросли в 5 раз. Для сравнения: в 2017 году — в 2 раза. Нарастает неэффективность экономики с точки зрения низкой производительности труда и высокой стоимости. Причин этому несколько. Мировая цель по безработице — 6%, но нам она даже не снилась: у нас в стране в самый кризис исторический минимум по безработице составлял 4,2%. В Москве она оценивается в 0,5%, что ниже, чем структурный уровень безработицы.

При этом ежегодно экономически активное население России сокращается на 200-300 тысяч человек. Это серьезная проблема, и рынок труда сегодня объективно является рынком продавца, а не покупателя.

— С чем связана хроническая неэффективность российской экономики?

— С ростом зарплаты. Производительность труда даже в банковском секторе, который в российской экономике является одним из самых прогрессивных, находится на уровне 23-24% от американского, то есть в 4 раза ниже!

Еще один риск, который напрямую связан с девальвацией, это бюджетное правило. Оно крайне жесткое. Когда мы говорим о кредитно-денежной политике или политике ЦБ, обычно называем ее жесткой. В таком случае бюджетную политику Минфина РФ мы можем назвать экстремально жесткой.

Согласно данным ЦБ, в 2018 году произошло две девальвации рубля — в апреле и августе. Как вы помните, официально было объявлено, что девальвация рубля случилась в результате санкций, оттока средств нерезидентов с финансовых рынков и т.д. Если мы посмотрим на платежный баланс, представленный на сайте ЦБ, то увидим, что нерезиденты вывели около 7 млрд долларов. В это время Минфин купил 69 млрд долларов, согласно бюджетному правилу, то есть в 10 раз больше, чем последствия санкций! Так что повлияло на девальвацию рубля? Конечно, жесткое бюджетное правило — и гораздо больше, чем все санкции вместе взятые и отток средств резидентов. Фактически мы имеем ситуацию, когда рубль «роняют» за счет бюджетного правила. С одной стороны, это разумно для нужд бюджета, но непонятно — зачем при цене на нефть в 70 долларов за баррель мы должны жить, как будто она стоит 40 рублей за баррель?!

Еще один интересный момент. В августе произошла девальвация рубля на 5%, импорт инвестиционных товаров снизился на 10%. То есть это означает, что не были закуплены машины, оборудование и т.д., для них не построены здания и сооружения. Это прямой вычет из инвестиционной активности и модернизации. О том, что бюджетное правило нужно смягчать, уже говорили многие эксперты, Счетная палата РФ, но тем не менее дешевый рубль выгоден бюджету и экспортерам. Это два интересанта. Но он абсолютно невыгоден обрабатывающей промышленности. В частности, вся промышленная сборка при таком раскладе становится просто убыточной.

Когда я работал в Минэкономразвитии РФ, у меня были ежеквартальные встречи как с розничными сетями, так и с предприятиями, в том числе занимающимися промышленной сборкой. Промышленники приводили данные: комплектующие составляют в затратах 70%, а затраты на труд — 30%. В такой ситуации заявления о том, что «слабый рубль делает рабочую силу более выгодной», что «вы можете больше экспортировать», — совершенно непонятны.

Многие предприятия в сфере промышленной сборки, которые создавались в России, в принципе не рассчитаны на экспорт в Западную Европу. У того же Фольксваген на этот рынок работает завод в Словакии, а тот, который размещен в Калуге, — на страны бывшего СССР, то есть хозяин уже распределил все торговые потоки, и курс рубля тут не причем. Это, кстати, еще один риск для развития несырьевого экспорта. Промышленная сборка для РФ достаточно новое понятие. Она начала интенсивно развиваться в нашей стране с 2008-2009 года. Лично я считаю, что на нее надеяться не нужно — это заполнение ниши бывших стран СССР. На предприятиях промышленной сборки есть свои производственные планы, они выполняются, и там никто не собирается расти на 6% в год, как заложено в целевом сценарии Минэкономразвития РФ.

И наконец… Сейчас проходит много обсуждений по поводу цикличности кризисов мировой экономики, о том, что Америка слишком долго растет. Новый кризис ожидается на 2021 год, то есть на тот самый год, когда мы должны «выстрелить из двух стволов и стартовать». Если у нас 2019 год, по замыслу Минэкономразвития РФ, адаптационный, 2020 год — год повышения инвестиционной активности госсектора, а в 2021 году к нему присоединяется частный сектор, и мы должны расти выше 3% в год. При этом Россия планирует расти на 6% в год по несырьевому экспорту… Думаю, что с этими идеями как раз и «встретится» мировой кризис. Это риск снижения внешнего спроса и ухудшение внешнеэкономической ситуации.

— А более динамичный рост за счет продукции АПК, на которую также делается ставка, возможен?

— АПК — это всего 4% от ВВП страны. Как они будут вытягивать 96% — совершенно непонятно. Тут есть еще одна ловушка. Когда вы захватываете внешние рынки, то возникает такая проблема: вы не должны терять полученную долю внешнего рынка. Значит, все колебания в вашем производстве будут за счет внутреннего рынка, что создает определены риски.

— Вы говорите о рисках, а есть ли варианты того, как их нивелировать?

— Этот вопрос мне задали и участники Гайдаровских чтений  в Новосибирске: почему я говорю только о плохом? А я считаю, что предупрежден — значит, вооружен. Риски нужно мониторить. И второе, мне совершенно непонятно, почему в весьма странных, искусственно созданных экономических условиях я должен предлагать какие-то выходы. Дело в том, что я принимал участие в разработке предложений по реформам в Центре стратегических разработок вместе с Кудриным. Там обсуждался вопрос о налоговой реформе, налоговом маневре (отмечу, что я производил расчеты, но не поддерживал его). Речь шла об увеличении косвенных налогов. Как известно, косвенные налоги работают против потребления, а прямые налоги — за инвестиции. В ходе обсуждения предлагалось повысить НДС или ввести налог с продаж и одновременно понизить налог на прибыль для стимулирования инвестиционной активности, а также снизить социальные налоги для уменьшения издержек производства. В результате вторая часть куда-то ушла и осталась только первая…

Лично я вообще не понимаю, зачем сейчас нужно было повышать НДС. В такой ситуации всегда привожу пример премьер-министра Греции Алексиса Ципраса, который снизил дефицит бюджета страны, каким-то образом урегулировал с кредиторами вопрос задолженности и первое, что он объявил — это снижение налогов для стимулирования бизнеса. Мы, находясь в стагнации, зачем-то увеличиваем налоговую нагрузку, имея профицитный бюджет на 2-3 года вперед, и при этом государство доминирует на финансовых рынках!!! В рамках такой конструкции Минэкономразвития РФ официально назвало 2019 год годом адаптации к новым, читай — плохим, условиям, так как по официальному прогнозу рост ВВП составит 1,0-1, 3%.

Мне совершенно непонятно, зачем все то, что называется doing business, сначала надо было ухудшить, а потом объявить 2019 год годом адаптации к этому рукотворному ухудшению.

— Вы выступаете в разных регионах России, в том числе предупреждая о рисках при реализации целевого сценария развития экономики. Как бизнес реагирует на эту информацию?

— Нормально реагирует. Картинка же получается не плохая и не хорошая, скорее, средняя. Если сейчас ничего не делать, если ничего катастрофического, например резкого падения цен на нефть, не случится, то мы будем находиться в диапазоне роста ВВП от 0,5 до 1,5% в год. Да, не будет никакого прорыва, с другой стороны — у нас чисто сырьевая экономика с достаточно большой подушкой безопасности.

Сейчас рассматриваются два базовых примера развития экономики России. Опыт Финляндии — технопарк, где проводится налоговый маневр, приветствуются инвестиции в человеческий капитал и т.д. Опыт Норвегии — двуслойный пирожок: ура сырьевому сектору, ура фонду национального благосостояния, который является подушкой безопасности! Второй слой — это судостроение, рыба, инновации. Я не понимаю, чем плоха норвежская модель. Просто у нас вторая часть не очень хорошо развивается.

К сожалению, у нас с 2008 года постоянно растет доля государства во всех секторах экономики, что приводит к сокращению конкуренции, снижению эффективности. Это отмечают как многие эксперты, так и представители бизнеса. Все то, где нет государства и где мы имеем конкурентные преимущества, например наука, наукоемкие, инновационные производства, обязано развиваться. И государству нечего туда лезть. Не знаю, получится у него это или нет. Могу только сослаться на документы 2014-2017 года, в подготовке которых я принимал участие. В них однозначно прописывалось, что государство должно быть арбитром, создавать правила игры, следить за их выполнением, максимально стимулировать приватизации и минимально вмешиваться. Мы были категорически против программы субсидирования покупки автомобилей, которую считали абсолютно вредной. В конце-концов ее свернули.

— Почему? Сейчас идут разговоры о субсидировании покупки квартир. Это шаг назад?

— Совершенно непонятно, зачем автомобиль нужно менять каждые два года, а не каждые пять лет, как декларировалось в программе. Тем более с учетом низкой производительности труда и низких доходов. Для иллюстрации — в 2013 году было продано 3 млн автомобилей, а в 2016 — 1,3 млн, то есть падение в 2,5 раза.

Квартиры — это немного другое. Как я уже говорил, ставки ипотеки, которые существуют на рынке, неподъемные. Проблема идет, скорее, от затоваривания рынка. В 2015 году в России было сдано 87 млн кв. м жилья — это абсолютный рекорд со времен СССР. Кто такой объем купит, за какие деньги и под какие проценты? Мне кажется, что субсидирование ипотеки — это достаточно странная программа. Она должна быть социально ориентированной и адресной, потому что если будут субсидироваться все ставки по ипотеке, то это будет означать, что мы воздействуем на уровень процентных ставок. Это очень дорого, мы теряем все рыночные ориентиры, и в такой ситуации нужно менять всю кредитно-денежную политику. Тут я согласен со всеми возражениями ЦБ: если есть программа субсидирования ипотеки для молодых врачей, переезжающих в сельскую местность, — это один вопрос. Если мы хотим делать это фронтально, то лучше снизить ставку.

Фото: из личных архивов