«Инновации и бизнес в России — вещи несовместимые»

Не благодаря, а вопреки

— Андрей Иванович, когда и почему вы начали заниматься разработкой инновационного оборудования?

— Сразу хочу сказать, что заниматься инновационными вещими в нашей стране — одно из самых неблагодарных занятий. К бизнесу, в том контексте, который принят в нашей стране, зарабатывание денег не имеет никакого отношения. У нас инновации — это априори совершеннейшая глупость, поэтому бизнесом мы не занимаемся.

Когда мы только создали компанию, затея была в том, чтобы комплексно продавать оборудование наших российских заводов, в том числе на зарубежные рынки. Но случилось так, что в 90-е годы прошлого века Россия полностью открыла свой рынок для зарубежных компаний — как инженерных, так и производственных, и целая отрасль практически перестала существовать. Даже несмотря на то, что до начала 90-х СССР был основным экспортером тяжелых технологий в мире. В горной сфере в мире было 3 сверхдержавы: СССР, Германия и Америка. С нами никто не мог конкурировать: ни Германия, ни Америка. Потом в процесс включились Южная Африка, Австралия, сейчас в этот список постепенно заходят Латинская Америка, Китай, который производит много, но их оборудование слабое (с точки зрения инжиниринга).

В итоге, накопив опыт, мы решили сами проектировать и производить оборудование, сначала для собственных нужд, а потом и для рынка.

— На каких сегментах рынка оборудования вы решили присутствовать?

— Лично я разделяю все оборудование, с точки зрения конкурентной среды, на три группы. Первая — то, что делают все, в том числе те компании, которые даже не понимают, что конкретно они производят. По стране «ходит» купленная и даже ворованная документация, вследствие чего появляется огромное количество желающих ее поэксплуатировать, что-то производить. С учетом сложившихся в РФ федеральных законов по закупкам, политики горных компаний — зачастую это демпинговый рынок. Брать с него оборудование для своих проектов — себе дороже, поэтому мы делаем его для себя сами. Никакого экономического интереса в этом нет, так как реальная себестоимость его выше, чем товарная стоимость на рынке, но мы его производим. Только для себя и своих проектов! Чтобы закрывать свои проблемы и обеспечивать себя эффективным и надежным оборудованием. Правда, мы делаем не типичные машины, а адаптируем их, чтобы получать нужные нам эксплуатационные показатели.

Больший объем задач в нашем портфеле составляют технологические объекты «под ключ», которые по западной аббревиатуре называются EPC (Engineering, procurement and construction). Мы разрабатываем технологию, проектируем объект, проектируем для него оборудование, изготавливаем его, устанавливаем, обслуживаем.

Вторая категория оборудования — то, что не производится в России, но есть за рубежом. Мы не занимаемся копированием этого оборудования, ведем свои разработки, проводим исследование процессов, создаем пилотные машины, чтобы исследовать их работу в реальном режиме. Ключевой момент: по этим категориям машин в России нет производителей, либо есть, но по этим машинам сложился не очень позитивный имидж. Крупные корпорации (ПАО АК «АЛРОСА», АО «СУЭК» и т.д.) принимают решение и покупают его по жестким требованиям к технологии. В такой ситуации, как правило, в тендере из российских компаний участвуем только мы, остальные игроки — иностранные производители.

Третья категория — полностью инновационное оборудование, аналогов которому нет в мире. Работать на этом сегменте сложно и, прежде всего, потому, что мы ходим по замкнутому кругу.

— В чем это выражается?

— К сожалению, в России сформировалось стойкая нелюбовь ко всему, что создано внутри страны. К примеру, мы разработали новую технологию, процесс, который имеет высокую эффективность и позволяет серьезно сэкономить капитальные и эксплуатационные затраты при строительстве горно-обогатительных фабрик. Но в нашей стране, когда ты делаешь какую-то разработку, сразу встает вопрос — а каков ее статус? Где прототип и аналог на зарубежном рынке? Потому что без этого априори твоя технология существовать не можешь. Начинаешь общаться с западными холдингами — там говорят: «Мы понимаем, что ты из России, где колоссальные компетенции в горной сфере, поэтому если у вас появилось что-то хорошее, то это должно быть востребовано». Покажите, где?! Вот и получается: создав хорошую разработку, ты не можешь ее реализовать ни в России, потому что нет аналогов за рубежом; ни за рубежом, потому что она не востребована в РФ. И так по кругу. Любое продвижение инновационных вещей требует очень много времени и сил.

Что выстрелило?

— Почему вы сделали акцент на производстве горно-обогатительного оборудования?

— Горно-обогатительное — это условно. В нашем оборудовании используются процессы, которые можно отнести к процессам физической сепарации. Оно позволяет разделять компоненты любого сырья (природного, техногенного, коммунальных отходов) с учетом контраста свойств по любым параметрам: плотности, магнитной восприимчивости, форме, цвету, крупности и т.д. Оно применимо для обогащения в горной сфере, переработки техногенных отходов и бытового мусора, промышленной экологии. Но основной наш потребитель, действительно, предприятия горно-обогатительной сферы, так как именно в ней процессы сепарации наиболее развиты.

— Можете привести примеры ваших инновационных разработок, которые удалось внедрить на рынок? Сколько на это потребовалось времени и сил?

— Один из самых значимых проектов мы реализовали в 2003-2004 годах. Это был проект установки по дезактивации грунтов Национального исследовательского центра «Курчатовский институт». Ранее он был расположен почти в центре Москвы и на его территории располагался большой участок, сильно загрязненный радиоизотопами. Когда встал вопрос о его переносе в Щукино, появилась задача рекультивации территории. Разработкой нужной технологии по заказу американцев мы начали заниматься в 2001 году вместе с институтом АО «ВНИИНМ им. ак. А.А. Бочвара». Команда института занималась изотопной частью, а мы — процессами физической сепарации. Наши наработки заинтересовали Курчатовский институт, который встал перед проблемой переработки или захоронения огромных объемов высокоактивного грунта.

По заказу института мы разработали технологию, спроектировали установку модульного типа, поставили ее на территории НИЦ, где она отработала 6 лет. Уникальность установки заключалась в том, что она себя окупила за пусконаладочные работы, то есть за неделю! Все из-за того, что стоимость захоронения высокоактивных грунтов очень велика. По тем временам ГУП МосНПО «Радон» брал за захоронение 1 кубометра грунта 800 тысяч рублей, при сокращении объемов захораниваемого грунта затраты сокращаются в 5-10 раз. Это пример инновационной, уникальной технологии, реализованной на простых процессах, использующихся везде. Составление логически обоснованной цепочки позволило наиболее эффективно выделить и разделить одни продукты от других, получить безопасные грунты, которые можно использовать для рекультивации территории, и особо опасный концентрированный продукт, в объеме гораздо меньше первоначального. Это пример инновации, когда мы складываем стандартные кубики, но получаем результат, который не получал никто!

— Много у вас разработок, которые могли бы выстрелить, но по тем или иным причинам лежат на полке?

— Уникальные процессы и аппараты — это отдельная тема. У нас много вещей, которые мы не доводим до ума, потому что не хватает сил. Кроме того, мы понимаем, что для их продвижения потребуется еще больше сил.

Одна из принципиально новых технологий — технология сухого обогащения угля и руды. Здесь инновационным является сам процесс. Дело в том, что сегодня обогащение в горной сфере ведется в основном в мокрой среде. Пульпа имеет бóльшую плотность и вязкость: и большинство процессов имеет бóльшую эффективность, чем при их реализации в воздушной среде. Плюс существует много процессов, выстраиваемые только во влажной среде. Есть процессы, которые можно вести в сухом и в мокром виде. Один из них самых известных и массовых — разделение по плотности: легкое/тяжелое. С его помощью обогащали золото, руды и т. д. Проблема в том, что когда мы проводим обогащение в мокрой среде, появляются много сопутствующих процессов: необходимость организации замкнутого водооборота, обезвоживание, сушка… В результате в стоимости фабрик вспомогательные процессы составляют от 60-80%, поэтому сейчас ведется много работ по решению вопроса — как уйти от этих процессов. До 60-х годов прошлого века в СССР и других странах мира было построено множество фабрик, где обогащение проводилось сухим способом. На Кузбассе сухим или комбинированным способом обогащалось до 75-78% всех перерабатываемых углей. К началу 70-х годов таких фабрик практически не осталось.

— Почему?

— Все компании в это время активно переходили на увеличение добычи, уходили с ручного труда на механизированный, и качество горной массы стало резко падать. Используемый на тот момент сухой метод был при этом недостаточно эффективен, что приводило к потерям угля и качества концентратов — и от него начали массово отказываться. Сначала мы разработали технологию сухого гравитационного обогащения для угля. Потом оказалось, что ее можно использовать практически для любых материалов, имеющих разницу по плотности. Мы протестировали ее и получили очень качественные результаты на обогащении алмазов, углеродных материалов, кокса, отходов, металлургических шлаков, клинкера, железной и марганцевой руде, полиметаллических рудах.

Но на то, чтобы реализовать процесс, мы потратили очень много времени. Первую установку построили почти сразу — в 2007 году. Она проработала 3-4 года, и предприятие, которое ее использовало, исчезло. Параллельно мы работали с другими компаниями. Для «АЛРОСА» мы построили небольшую установку по обогащению алмазного сырья. При тестировании мы получили концентрат тяжелых минералов и не потеряли ни одного алмаза. Но технология до сих пор рассматривается, и пока непонятно, будет ли она использоваться или нет. Кроме того, мы реализовали проект по обогащению асбестовой руды на юге Казахстана. В 2017 году ввели в эксплуатацию фабрику мощностью 1 млн тонн по исходной горной массе для корпорации «Казахмыс», разрез «Молодежный». Угли на этом участке относятся к труднообогатимым, поэтому технологически задача была очень сложной, но мы справились. В следующем году планируем запустить у зарубежного партнера еще одну фабрику. В России проектов по сухому обогащению у нас реализовано мало.

Хочу сказать, что мы всегда стараемся создавать что-то новое, решать задачу, которую не мог решить кто-то другой. Практика показывает, что любые инновации базируются на понятных физических принципах. Главный вопрос — в их правильной компиляции. Чаще всего мы просто правильно анализируем ситуацию, и тогда появляются новые разработки.

Еще одни пример. Бывают случаи, когда проекты не удается реализовать в связи с тем, что направление промышленности для их потенциального применения отсталое, упущенное. Есть такой минерал — слюда. Продукция из слюды всегда была интересна оборонной промышленности, использовалась в производстве термического оборудования. Гидратированная слюда — вермикулит — в последнее время также стала очень востребована на рынке. Минерал широко применяется как теплоизоляция, потому что он вспучивается и становится легким, прочным, имеет температуру плавления выше 1 тысячи градусов. Кроме того, он очень эффективен в пожарной защите, поэтому его добавляют в краски, шпаклевки для металлоконструкций, при возгорании он создает защитную оболочку. Вермикулит также широко используется в сельском хозяйстве, так как вбирает в себя влагу, удобрения, а потом постепенно отдает их, что исключает возможность передозировки. Одним словом, материал интересный, перспективный, но… Промышленность по его добыче и обогащению, которая была во времена СССР, умерла. Последний ГОК «убили» 10 лет назад. Наша технология, разработанная нами еще в 2008 году, позволяет извлекать из сырья 100% полезных компонентов, тогда как ранее речь шла о 30-60%. При этом полученные отходы не содержат ничего полезного, их можно направлять на рекультивацию. Но промышленности-то, которая могла бы эту технологию использовать, не существует! И снова получается парадокс: есть передовая технология, есть потребители продуктов, но нет компаний, добывающих и обогащающих сырье. Сейчас появился интерес к созданию перерабатывающего предприятия в Якутии, но он пока не дошел до материальной стадии.

Одним словом, передовых технологий, совершенно новых инновационных комплексных подходов, которые можно предложить на рынок, у нас много. Вопрос — кому они нужны?

Места нет

— И все-таки, почему передовые разработки буксуют много лет и не уходят в рынок? Есть потребители, есть технологии — почему они не встречаются?

— Это специфика ведения бизнеса в нашей стране. Во-первых, внедрение новых разработок — сложный процесс. У меня есть заказчик, для которого мы проектируем линию для обогащения вермикулита. Это совершенно новый рынок, где нет правил игры, так как эту отрасль промышленности фактически нужно формировать с нуля. Это очень долго и сложно, так как инвестор должен разобраться с парадоксом. Объемы потребления конечного продукта можно увеличивать, но пока они не растут, так как сырье привозное, а значит, дорогое. Если строить нормальное производство, то предложение увеличится, а сырье начнет дешеветь.

— Как вы в такой ситуации работает? Внедряете разработки по частям?

— Потихоньку внедряем, нарабатываем опыт. В нашей сфере все решения принимаются очень медленно и долго. Любая, даже чисто коммерческая сделка готовится минимум полгода-год. Реализация комплексных проектов требует больше времени. Например, станцией очистки шахтных вод мы занимались 10 лет. Это экологический проект, поэтому его финансирование шло по остаточному принципу. Даже типовые решения могут реализовываться годами.

В результате в год мы сегодня производим 1-2 более или менее крупных проекта, несколько проектов, связанных с модернизацией, экспертизами, плюс решаем какие-то локальные процессы.

— Получается, что большая часть вашей работы — на перспективу? Почему?

— Потому что мне это интересно как инженеру — не предпринимателю. Мне просто интересно решать нерешаемые задачи. У нас в компании сформирована достаточно большая и хорошо наполненная оборудованием лаборатория. До 80% оборудования в ней мы сделали самостоятельно. Мы целенаправленно вкладываем в это деньги, хотя с позиции бизнеса это на 100% убыточно. Перспектив окупить эти вложения напрямую нет, но благодаря им мы получаем необходимую информацию для разработки нужных нам машин, снимаем риски, связанные с эксплуатацией будущей технологии, так как моделируем не только технологические процессы, но и работу машин, аварийные процессы, алгоритмы выхода из аварий, то есть получаем комплексную информацию по эксплуатационной надежности и безопасности.

— Где расположены ваши производственные площадки? Где вы производите и собираете крупное оборудование, фабрики?

— Мы производим оборудование на нескольких площадках. Основная — это ПАО «Тяжстанкогидропресс», где делаем тяжелые машины. Долгое время сотрудничали с ФГУП «Опытный завод» СО РАН, но сейчас он находится в процедуре банкротства, не ясно, что с предприятием будет дальше.

Как правило, мы предоставляем производственным партнерам документацию, технологию, всю комплектацию, обеспечиваем технологический передел, контроль качества, автоматику, КИП. Работаем в рамках договора о совместной детальности.

— А о собственной промышленной площадке задумывались?

— Чтобы производить все, что мне необходимо, нужна очень большая площадка. Во-первых, это требует большой капитализации. Во-вторых, я не вижу, где в Новосибирске ее можно создать. Таких площадок нет! Большинство промзон в нашем городе превращено в промсвалки. Территория бывшего завода ООО «Точмаш» распродана по кускам и превратилась в арендную свалку, так как имуществом никто не управляет, никто его не обслуживает. Огромное количество собственников, они просто не могут между собой договориться. На АО «Сибсельмаш», АО «Сибтекстильмаш», АО «Луч» также огромное количество проблем, и никто не пытается их решить. Я общаюсь с представителями областного правительства, мэрии города — и никто мне не может сказать, какова воля власти в отношении этих площадок, что с ними будет? Все под снос, и там будет жилой район? Если это все-таки будут промплощадки, то какова их логика? На мой взгляд, когда речь идет о такой большой собственности, хозяин у нее должен быть один. Земля, сооружения, инженерные сети — все должно быть в одних руках. Должна быть общая логика построения площадки. А сейчас зайти на территорию любого завода, расположенного на улице Станционной, лично я боюсь, так как понимаю, что потом будет большое количество проблем, связанных с контуром, инженерными сетями и т. д.

— Но в регионе формируются новые промышленные зоны, в том числе со льготным налоговым режимом…

— То, что активно предлагается — «Промышленно-логистический парк», ТОСЭРы в Линево и Тогучине — замечательно. Маленький вопрос: а где там брать кадры? Мы не в Германии. Это там можно любое производство открыть на ровном месте — и через год рядом будет поселок с квалифицированным персоналом, организована вся инфраструктурная и дорожная сеть. Сейчас любое производство, тем более завязанное на квалифицированную рабочую силу, привязано к кадрам. В Чике можно организовывать малолюдное производство, складские комплексы, но инженерное, машиностроительное — нереально. Люди готовы ездить ради хорошей работы, но в разумных пределах.

— А если активнее размещать производство вашего оборудования в качестве заказов на действующих промплощадках города?

— Тут мы снова сталкиваемся с парадоксальной ситуацией. Как я уже говорил, у меня есть много того, что можно производить, ставить на массовую продажу, есть, для кого выпускать продукцию. Вроде, в Новосибирске есть заводы, которые готовы производить, но не знают — что и для кого. Но, оказывается, не все так просто. Можно принести на завод заказ, при этом выполнив всю подготовительную работу: маркетинговую, инженерную, — и столкнуться с нежеланием работать, завышенными ценами и тарифами, проблемами с контролем качества, со сроками. Выстроить отношения так, чтобы не было проблем, очень сложно. В итоге сейчас мы заняли позицию, которая пока для нас более или менее комфортна: мы не наращиваем объем заказов, берем на себя только то, что можем реализовать без особых рисков.

— Рассматривали другие регионы для размещения производства?

— Это уже другая тема. Если невозможно организовать производство в Новосибирске, тогда речь нужно вести не о других городах, а о других странах. Да, мы рассматриваем этот вариант. Но я никогда не шел простыми путями. Самый простой: зарегистрировать предприятие, например в Аделаиде (Америка), и начинать работать на российском рынке как американское предприятие. Это упростило бы все во много раз, хотя ничего, кроме прописки, у нас бы не изменилось. Такие прецеденты есть не только в тяжелом машиностроении, но и в бытовых товарах. В России много отечественных торговых марок, которые маскируются под американские и немецкие.

— А Китай?

— В Китай мы не планируем выходить по одной простой причине: там специфическое отношение к патентам и авторскому праву. Чтобы работать в КНР, нужна договоренность на уровне глав государств, что «наших трогать нельзя» и «если у них есть патент, то вы соблюдаете правила». Страну, в которой промышленный шпионаж долгое время поддерживался на государственном уровне, одномоментно переломить невозможно. К примеру, Германия в конце концов достигла политических решений на высшем уровне, и Siemens там сейчас спокойно работает. А раньше компания серьезно судилась с китайцами в патентных судах. У нас, к сожалению, таких политических решений нет

Пока я пытаюсь найти решение здесь, внутри страны, при этом понимая, что финансовая система не способствует развитию производства. Она существует сама по себе, в отрыве от производства. Но я пока не теряю надежды, что все удастся организовать внутри страны. Если не удастся — посмотрим.

Не те вешки

— Вы говорите, что финансовая система не способствует развитию производства. Почему так считаете? Пытались получить господдержку на продвижение своих разработок?

— А что вы понимаете под господдержкой? На разработки дают деньги. Года два назад Новосибирская область выделила на весь город целых 120 млн рублей. При этом трудоемкость получения этих средств очень большая. Лично мне проще эти деньги заработать на рынке, чем общаться с нашими чиновниками.

Для меня было бы полезнее и приятнее если бы эти деньги потратили на школьников, на клубы юных техников или на создание городской информационной среды. В городе ее нет. У нас никто не знает — кто и чем занимается. Даже о тех именах, которые на слуху, мы чаще всего вспоминаем и узнаем, когда заводятся уголовные дела. Вспомните последние истории вокруг наших медцентров. Люди развиваются, строят, много достигают, а в городе о них ничего не знают, потому что «говорить о местных компаниях, производителях нельзя. Есть закон о рекламе». Странно, когда я не имеют право упоминать о себе, о своем городе. Чиновники ссылаются на то, что за рубежом делается так же. Но я могу точно сказать — ничего подобного!

Я много лет работаю в Эстонии. У нас есть принципиально новая технология, которая может перевернуть всю энергетическую промышленность Эстонии. Но энергетика всегда связана с политикой. В этом году в стране прошли очередные выборы, и мы снова начали общаться с правительством Эстонии. Возможно, к чему-то придем. Перед предыдущими выборами у нас было большое совещание как раз по поводу новых технологий. Как думаете, откуда я узнал о том, что оно прошло? Я вышел после совещания и забрал на заправке местную газету. Там был отчет о проведенном совещании, четко указаны участники с названиями компаний. Там считается нормальным рассказывать о темах, которые могут дать кардинальное решение актуальных для страны проблем, о людях, предлагающих эти решения, независимо от того, кто за ними стоит — государство или частная компания.

Продвижение информации внутри города и области для нас коммерческой ценности не имеет, так как в регионе у нас практически нет заказчиков. Но любая подача информации внутри области необходима для создания информационного поля. В этом и есть вся корысть. Нужно формировать простые и понятные для школьников, студентов вещи: что город живет, что у нас есть хорошие предприятия, которые делают качественные передовые проекты. Чтобы они знали, что в своем родном городе они могут найти интересную работу, вызовы и задачи, над которыми придется поломать голову. А когда рассказывают про торговые центры… Это, конечно, тоже важно и нужно, но откуда-то базис должен формироваться.

Я могу назвать большое количество новосибирских предприятий, хорошо известных за рубежом, но о них не знают у нас в городе. Прихожу в областной Минпромторг, спрашиваю — почему не гордитесь? Нельзя, это реклама… А то, что сейчас делаем Минпромторг РФ — это вообще страшно, неквалифицированно, губительно для тех остатков промышленности, которые в России еще остались.

— Что вы имеете в виду?

— В 2014 году, в самый разгар политического кризиса, мы участвовали в тендере в Европе на комплексную поставку фабрики и технологии. Критерием выбора была наилучшая доступная технология, и мы победили, предложив технологию лучше, чем существующие в ЕС, подписали с брюссельским офисом Комиссии по повышению конкурентоспособности Евросоюза и нашим заказчиком тройной договор по финансированию проекта в Болгарии. Мы поставили технологию, запустили фабрику, и она работает с 2014 года. В Европе понятие «наилучшие технологии» имеет вполне конкретные критерии. Там оценивались экологичность (то есть отсутствие в процессах особо опасных токсичных продуктов, объемы захоронения и опасность отходов), энергоэффективность и занятость населения. Что бы там не говорили о том, что грядут малолюдные технологии, но если мы строим предприятие в маленьком городе, его глава крайне заинтересован в создании новых рабочих мест. Он надеется, что после его ухода в отставку жители будут вспоминать, что именно при нем город начал возрождаться, создавались рабочие места и т. д.

Что делает наш Минпромторг РФ… Он составляет списки конкретных машин, эксплуатируемые неизвестно где, на каком-то производстве, указывая набор странных параметров для их оценки, и говорит, что это пример для наилучших технологий. Процесс или аппарат не может быть ни хорошим, ни плохим! Технология оценивается комплексно! Одно и то же оборудование в одном процессе может работать хорошо, а на другом плохо. Не те вешки ставят в министерстве! Кто писал эти документы?! Я очень бы хотел посмотреть в глаза этим людям. Это абсолютная безграмотность! Но если это будет реализовано в виде закона, то мне вообще непонятно, как мы будем жить дальше. Лично у меня экспорт сегодня уже составляет от 60% до 90%, то есть существенно больше, чем поставки внутри страны. Сегодня мы поставляем продукцию в страны СНГ, работаем в Евросоюзе, Африке. Если критерии Минпромторга будут оформлены в виде закона… Тогда экспорт, по всей видимости, будет 100%, или вообще мы будем вынуждены вынести разработку технологий и производство в другие страны.

Подготовила Юлия Данилова

Фото предоставлено героем публикации