На будущее — рост близкий к стагнации

Ведущий спикер-эксперт Игорь Николаев, доктор экономических наук, директор Института стратегического анализа компании «Финансовые и бухгалтерские консультанты», считает, что ключевым в постковидном восстановлении экономики будет следующее: выйдут ли люди из кризиса с деньгами или с серьезно снизившимися доходами.

— Игорь Алексеевич, можете оценить ключевые последствия пандемии для экономики России?

— Какие отрасли пострадали от пандемии больше всего… Во всяком случае — пока, потому что пандемия еще не завершена. Это такие виды экономической деятельности, которые относятся к сфере услуг, туризму, общепиту, гостиничному бизнесу. Они страдали и страдают до сих пор, так как на них пришелся главный удар — главным образом из-за введенных карантинных мер.

Если сравнить долю этих видов деятельности в России и развитых странах, то у нас она очень невелика, а, к примеру, в экономике Италии только доля туризма доходит до 12%. Этот факт — относительно низкую долю так называемых сервисных отраслей в экономике страны — можно было бы назвать нашим конкурентным преимуществом в условиях пандемии коронавируса. С другой стороны, у нас велика доля сырьевых отраслей, которых не касались карантинные меры. Расклад вроде бы благоприятный, но тем не менее по итогам 2020 года падение ВВП в России составило 3,1%. Для сравнения: ВВП Китая вырос на 2,3%. Да, это меньше, чем ранее планировалось в Китае (6%), но из-за пандемии они получили только замедление экономического развития.

Если говорить о социальной стороне дела, то здесь ситуацию лучше всего характеризует динамика реальных располагаемых доходов населения. В 2020 году в России они упали на 3,5%. С одной стороны, это не так много, но с другой — доходы падают уже с 2014 года. В 2018-2019 годах их падение приостановилось, не без методологических ухищрений Росстата. К 2021 году накопительным итогом с 2014-го мы имеем падение реальных доходов населения на 10,6%. Это внушает серьезные опасения, потому что уже является тенденцией. В самые тяжелые месяцы — во втором квартале 2020 года — реальные доходы населения в России снижались на 8%, тогда как в развитых странах (странах ОЭСР) они выросли на 5,3%. По итогам первого полугодия 2020 года количество людей, находящихся за чертой прожиточного минимума, в России составило 19,4 млн человек.

Кстати, на мой взгляд, споры о масштабе материальной поддержки населения, которые велись весной 2020 года, еще не окончены. Тогда было предложение о «вертолетных деньгах» — то есть масштабном вливании денег в экономику. Был вариант выборочной поддержки, по которому мы в итоге и пошли: предоставление поддержки, прежде всего, семьям с детьми. В этом есть своя логика, это хорошая и правильная мера — никто не спорит. Но, как мы уже видим, эти меры не повлияли на общую динамику падения реальных доходов населения.

— Почему этот факт нужно учитывать?

— Когда мы задумываемся о постковидном восстановлении, то большое значение в этом процессе будет иметь: выйдут ли люди из кризиса с деньгами или с серьезно снизившимися доходами? Наша модель точечной поддержки населения отличалась от той, что практиковалась в развитых странах — там, в целом, на поддержку экономики во время пандемии потратили в 3 раза больше по отношению к ВВП, чем у нас: 12-15% и 4-5% соответственно. После кризиса наличие у населения денег для потребительского бума будет очень важно. В нашем случае на это вряд ли стоит рассчитывать, скорее, на постепенный рост, близкий к стагнации.

На мой взгляд, какой-то экономический рост в РФ будет зафиксирован по итогам 2021 года. С учетом низкой базы можно ожидать и положительной динамики по реальным доходам населения, но надеяться на потребительский бум не стоит. Еще раз говорю — для этого у людей нет денег.

— Какие изменения пандемия может принести в экономику в целом? 

— Уже во время пандемии и карантина мы увидели довольно резкое снижение спроса на углеводороды. Некоторые эксперты считают, что спрос на нефть восстановится. Я не соглашусь с этим утверждением. На мой взгляд, мы вообще уходим от модели экономики, которая ориентирована на потребление ресурсов и, прежде всего, углеводородов. Нам из-за этого придется слезать с нефтяной иглы по ходу дела, спешно переходя на вторые и третьи переделы. Жизнь заставит. Падение спроса на нефть, с которым мы столкнулись из-за карантина, будет закрепляться новыми реалиями 2020 года: развитие дистанционных форматов работы, интернет-сервисов и т.д. В глобальном смысле — это постепенный уход от модели общества потребления. Импульс получает развитие «зеленой» энергетики. После смены президента в США Байден практически сразу вернул Америку в Парижское соглашение — это доминанта мирового развития на ближайшие годы. Вы посмотрите, что происходит на рынках. Японцы начинают избавляться от акций нефтегазовых компаний, Глобальный нефтяной фонд Норвегии с триллионами активов пересматривает свой портфель. Для российской экономики все эти изменения критичны. Во всем мире уже распродают акции нефтегазовых компаний, а мы ждем, что восстановится спрос…

— По вашим оценкам, есть ли смысл в ущерб экономике идти на какие-то политические вещи?

— Мне всегда жаль, когда из-за каких-то политических решений страдает экономика. Если бы можно было утверждать, что с помощью конкретных экономических мер можно достигать политических целей, то с этим еще можно смириться. А когда ты понимаешь, что высока вероятность ситуации получить и издержки в экономике, и политических целей не достичь — так быть не должно. Нужно более четко оценивать и прогнозировать все последствия принимаемых решений.

— Как вы относитесь к стратегическому планированию? Насколько, на ваш взгляд, эти процессы сейчас выстроены на уровне правительства РФ?

— Директивно планировать, что, в каком количестве и на каком предприятии должно быть произведено — сегодня бессмысленно. А вот стратегическое планирование размещения производств для такой огромной и неравномерно развитой страны, как наша, необходимо. Но мне не нравится огромное количество стратегий, которые сегодня есть в России. Лично у меня из-за этого складывается впечатление, что Минэкономразвития РФ теряет контроль над ситуацией. О каком планировании на 30-35 лет может идти речь, когда нам сложно спрогнозировать, что случится через пару лет? Либо давайте четко определять ответственность за выполнение поставленных в стратегии целей. В 2018 году мы определяли национальные цели до 2024 года, а в 2020-м вдруг начали разрабатывать до 2030-го. Зачем? У нас еще 4 года на выполнение предыдущей стратегии! Где оценка результатов? Или вот недавняя инициатива: в правительстве РФ создана рабочая группа, которая должна в течение 3 недель — до конца февраля — представить новые предложения по стратегическому развитию страны, в том числе по «агрессивному развитию инфраструктуры».

Я двумя руками за интенсивное развитие инфраструктуры, особенно транспортной. Мы проводили исследования. Вложения именно в этот вид инфраструктуры дают максимальный мультипликативный эффект для экономики. Но я даже не могу предположить результаты такой непродуманной штурмовщины, а главное — не понимаю ее необходимость.