Накопительный эффект

Механика образования этой сочной плотности проста: на музейных площадях скопились выставки нескольких периодов — весенние, недосмотренные из-за карантина, те, что планировались на лето, и, собственно, осенние, открывающие собой сезон.

Это как раз тот случай, когда «столпотворение» — явление приятное и интригующее. По крайней мере, Новосибирский художественный музей точно обратил его себе на пользу: первые недели сентября тут царит буквально калейдоскопическая универсальность. С одной стороны, тут «достаивают» выставки ранней весенней поры — выставка русского натюрморта из коллекции Иркутского художественного музея имени В.П. Сукачева, выставка «Театр Победы», посвященная 75-летию НОВАТа и тандемная выставка московских художников Ивана Коршунова и Анастасии Кузнецовой-Руф. С другой — влекут абсолютной новизной выставки, открывшиеся буквально на днях.

У некоторых выставок COVID чуть было не отнял календарную актуальность. Но за них заступилась… Большая История. Такова, например, экспозиционная судьба проекта #НАСЛЕДИЕ. По исходному замыслу его стартовой датой должен был стать День Победы, да вот вмешалось сами знаете что. Но есть ведь еще 2 сентября — день ПОЛНОГО окончания Второй Мировой войны. Так что органику исторического контекста даже пандемия не смазала.

Коли тут нет!

Примечательна эта выставка тем, что ее структурирующей силой стало поколение и профессиональное сословие, традиционно упрекаемое в исторической глухоте. Помните, к 9 мая регулярно всплывает обобщенный человек-мем «девочка-дизайнер» — бестолковый неуч, лепящий на праздничный плакат то танк «Тигр», то мальчонку из гитлерюгенда. В мае коллекции «эпикфейлов» таких девочек (да и мальчиков тоже) даже становятся отдельным жанром Рунета. Жанру этому лет десять уже, типаж даже старше горемычного Коли из Уренгоя.

Так вот, создателям этой выставки — молодым мастерам из Новосибирского отделения Союза дизайнеров России — удалось отстоять и честь профессии, и реноме поколения. Не все в Z-поколении бестолочи. #Наследие — это арт-рефлексия Великой Отечественной, исполненная на художественном языке 20-летних — рефлексия и тактичная, и патриотичная, и юношески изобретательная.

Шесть залов экспозиции — это шесть разных историй о войне: #ЕЩЕНЕТВОЙНЫ, #МУЗЕИВОЙНЫ, #ЛАГЕРЯВОЙНЫ, #ХУДОЖНИКИВОЙНЫ, #ИСКУССТВОВОЙНЫ, #ПОСЛЕВОЙНЫ. К слову, сам арт-материал шести залов — никакого заумного пост-модерна. Это полевые, практически репортерские зарисовки художников-фронтовиков, это современные картины и скульптуры на военную тематику, это видео-арт и инсталляции, призванные одушевить исторический контекст.

Одушевление это удается отлично. Например, основой видео-арта стали детские рисунки военной поры. Дизайнеры придали им трехмерный объем и динамику. Но назвать их ребячливым словом «мультики» как-то язык не поворачивается: в такой интерпретации наивные солдатики-огуречики и смешные пузатые самолеты с пропеллерами-ромашками обретают буквально эпическую пронзительность. Дожил ли до конца войны малыш, нарисовавший битву рыбообразных линкоров? Чей треугольный домик пылает под крыльями корявых бомбовозов? — зритель не отделается легковесным «ми-ми-ми», эти мысли просочатся в душу свербящим пороховым дымом.

Не менее эмоциональное зрелище — зал с условным названием «Еще нет войны». В нем — работы, датированные тридцатыми годами. Интересны они не только эмоционально, но и эстетически. Есть ведь клише, что искусство «сталианса» — это сплошной пафосный академизм. Блики на атласе знамен, скрупулезно прорисованные колосья, реющие складки сатиновых трусов, орденоносные чубатые летчики в фетровых валенках и всякие там «девушки с веслами».

Насчет послевоенных сороковых и ранних пятидесятых это, быть может, и справедливо. Но тридцатые — это очень яркий, радостный и многозвучный арт-мир. С букетным разнообразием художественных техник и манер. С нотками импрессионизма, с рассыпчатыми искрами пуантилизма, с ощущением радостного, целующего солнца.

«Яростное солнце тридцатых» — это, к слову, глобальный арт-феномен — в визуальных культурах других наций он тоже замечен. Под большинством картин этого зала — таблички, где вторая дата возле имени художника — в диапазоне между 1941-м и 1945-м. Кто-то из них погиб на фронте, кто-то — в мясорубке Холокоста, кто-то — в блокаду. И «до войны» — якорное понятие их арт-карьер. А в сумме это все цветное многообразие — резюме несбывшегося, карта исчезнувших вселенных.

Особая «выставка в выставке» — проект Елены Третьяковой «Непионерские лагеря», посвященный концентрационным лагерям и реалиям оккупации — жесткий и точный ответ страдальцам по невыпитому баварскому, исповедникам идеи «Немцы были люди культурные». Графические листы Елены Третьяковой похожи на книжные иллюстрации — подобная выразительность и повествовательность была свойственна графике советских детских книг (нынешние «книжкины картинки» этот дар, увы, почти утратили, променяв на формальную коммерческую нарядность). Впрочем, книжность манеры Третьяковой не случайна. Это ведь и есть иллюстрации. Но не к сказке, не к узорчатому придуманному нарративу, а к жутким былям военного детства. Они — тексты рядом с листами, воспоминания детей с оккупированных территорий — белорусских, смоленских, псковских. И безыскусный ужас этих текстов обжигает как сухой лед.

Вот такая выставка к двум победным дням большой войны. Сделанная молодыми. Сделанная смело и ново. И призрака «девочки-дизайнера» тут даже вдали не видать. И не все «зумеры» — уренгойские коли.

Краски мирного мира

После столь непростого зрелища у многих возникает потребность смягчить впечатления. Желание это отнюдь не предосудительно. И музей дает для его утоления хороший веер выбора. Например, выставка работ студентов Максима Соколова — будущих художников по металлу с кафедры декоративно-прикладного искусства Новосибирского института искусств. Кафедра Максима Соколова — удачный пример пересадки на нашу почву южно-уральской традиции художественной ковки, металлографии и ювелирного дела.

А гурманов урбанистической романтики точно «зацепит» выставка фотографа Игоря Шадрина «Мобильные заметки». По жанру это экспрессионистские городские зарисовки. А по технологии — так называемое «смартфото». Фото с мобильных телефонов еще совсем недавно стояли «за оградой» жанров — их рассматривали лишь как забаву дилетантов. Тем ошеломительнее эволюция: «телефонное» отражение города представил не абы кто, а один из самых значимых жанровых фотографов. Игорь Шадрин известен, прежде всего, как фотограф-анималист: его работы — одна из самых узнаваемых персонификаций нашего зоопарка. Причем в анималистике, портретном жанре и натюрморте он старательно соблюдал «олдскульность» — верность пленке, обычной оптике и химической фотопечати. Так что перемещение из контекста «проявитель+закрепитель» в мир пикселей — для него еще и личный эксперимент. Результат из 50 листов получился весьма обаятельным. А зрителя-технократа впечатлит эволюционный темп смартфонного фото и потенциал нынешних мобильников. Как говорится, «боже мой, по нему еще и разговаривают!».

Словом, экспозиционная плотность в нашем художественном музее этой осенью такова, что поговорку «Не было бы счастья, да несчастье помогло», осмысляешь во всей красе. Ведь и правда — помогло. Но реалии пандемии тоже никуда не делись — экскурсионные группы для всех выставок не должны быть больше пяти человек. Да, COVID по-прежнему где-то рядом. Но он уже не главный в этом разноцветном мире.

Фото Натальи Дюндик, Елены Третьяковой