Новогодняя история художника Владимира Степанова

В ночь под старый Новый год случаются удивительные вещи! Не верите? А зря!..

Даже самые безнадежные прагматики под Новый год начинают верить в неожиданную встречу за углом или случай, который в корне изменит жизнь. У известного художника-карикатуриста Владимира Степанова всё именно таки было.

Ночь, улица, фонарь…

Дело было в конце 70-х. Он тогда только что закончил НЭТИ и работал в диспетчерской  службе на заводе им. Кузьмина. Работа была посменная: четыре дня с утра, четыре — с обеда и четыре — в ночь. Жил в общаге. 

— В один из дней я проснулся, умылся, побрился и в семь часов уже стоял на остановке,— рассказывает художник. — Темно. Холодно. Пурга. Лампы в фонарях болтаются.  Вокруг — люди с хмурыми лицами, которые тоже едут на свои заводы. Ветер с Горской. Я стал смотреть в сторону ожидаемого трамвая. И в этот самый миг вдруг отчётливо увидел рельсы, уходящие вдаль, и представил, что отныне и навсегда вся моя жизнь определена: до самой пенсии я должен буду ездить по этой колее. И завтра, и послезавтра. Буду мотаться по квартирам, лет через 10, возможно, дадут жилье. Большинство людей так и делают — живут не свою жизнь! Я вдруг страшно испугался, и это подвигло меня круто переменить жизнь. Но человек по своей натуре инертен, ленив, поэтому я понимал: для того, чтобы чего-либо добиться, надо через себя переступить. И я… записался в школу бального танца. 

Для Владимира Степанова, человека непубличного, стеснительного, даже замкнутого, прежде не знавшего ни одного танцевального па, это действительно был Поступок. А освоив самбу, румбу и вальс, он вдруг понял, что при определённом усилии и большом желании человек может всё. И он занялся тем, о чём всегда мечтал — начал рисовать. Его первая опубликованная карикатура называлась «Бой с тенью» — боксер, отправляющий в нокаут свою тень, читай — свои сомнения, страхи и комплексы.

Сегодня Владимир Степанов — один из самых «титулованных» художников города. Он — участник сотен конкурсов, российских и международных. Лауреат трёх десятков престижных наград, в том числе Гран-при конкурсов в Стамбуле и Владивостоке, Первого приза конкурса в Легнице (Польша). Работает тушью и акварелью, владеет сложнейшей техникой офорта. 

Как изменились подходы к юмору и формы его выражения за последние три десятка лет? Об этом наш разговор с художником. 

Юмор был, есть и будет

— Юмор был, есть и будет. А смысловой ряд, отношение к юмору, способы его выражения действительно меняются, совершенствуются. Появление компьютерных технологий многое изменило. Появились, к примеру, фотожабы (это когда в фотошопе стыкуются фрагменты разных фотографий) и демотиваторы (любое изображение в чёрной раме, к которому прицепляется пузырь с прямой речью — комментарий). За основу часто берутся картины известных художников. Одна из самых любимых — «Иван Грозный убивает своего сына. Кого только не подставляли на место Ивана Грозного и сына! Или у художника-передвижника Николая Ярошенко есть известная картина с беженцами — закутанный в тряпьё мужчина ведёт за руку мальчика. У мужчины — лицо Путина, у мальчика — лицо Медведева; оба такие грустные, грустные. Вроде ничего особенного, а смешно. Она появилась, когда Медведеву пришлось уходить, и президентом вновь стал Путин. То есть сегодня, чтобы создать карикатуру, не надо даже уметь рисовать, для выражения своей идеи достаточно взять чужой изобразительный ряд. Есть природные юмористы — Иван Охлобыстин или, допустим, Иван Ургант. Есть те, кто не горазд говорить, но может шутить языком графики. А есть люди, которые не менее умны и остроумны, но не умеют ни говорить, ни рисовать, поэтому они шутят посредством демотиваторов. Это вовсе не значит, что рисованный юмор исчезает. Просто происходит расширение линейки проявления юмора. А когда я начинал, карикатура вообще была преимущественно чёрно-белой. Полиграфическая печать ещё не была развита, издать цветной каталог стоило дорого: картинки рисовались преимущественно тушью и были чёрно-белыми. Цветные каталоги стали печатать примерно с середины 80-х, и это дало новый всплеск карикатуры. Появились художники, работающие акварелью, гуашью, даже маслом. Сразу всё преобразилось. Карикатура стала полноценным видом творчества, в котором достигались большие высоты.

— В Союзе, как известно, было две главных команды карикатуристов. Это журнал «Крокодил» — сатира на злобу дня, общепонятная. И 16-я полоса «Литературной газеты», где был «Клуб «12 стульев» — это уже более элитарная карикатура, над которой надо было думать. Вам, судя по всему, более тонкая, философская карикатура всегда была ближе? 

— Я действительно не сторонник лобовых решений, но публиковался и там, и там. И в том, и в другом издании были настоящие большие художники, многих я считаю своими учителями. Тогда ещё были творческие дачи (в Подмосковье, Прибалтике), куда собирали графиков и карикатуристов. Там можно было жить по месяцу, по два. Это были мои главные университеты, я впитывал всё, как губка. У меня глаза открывались, я возвращался вдохновлённый, полный новых идей. Сразу столько знакомств, столько публикаций, столько конкурсов…  

— В зарубежных конкурсах Вы начали участвовать еще в 80-е. Интернета нет, художники невыездные, а тут капстраны — как такое могло быть?

— Тут тоже вмешался случай. Я тогда работал в отделе иллюстрации газеты «Вечерний Новосибирск», и как-то на 1 апреля газета напечатала подборку моих рисунков. А в Петербурге живёт уникальный человек Михаил Кузьмин — теоретик карикатуры. И он в публичной библиотеке наткнулся на газету и написал мне на адрес редакции письмо. Мы стали с ним переписываться, он стал моим идейным наставником. Он же и подсказал адрес конкурса в Маростике — это в Италии. Тогда для участия надо было получить разрешения минкульта, все согласования были делом немыслимым. Но он посоветовал просто  отправлять работы заказным письмом. Письма, конечно, вскрывались, смотрелись. Но проверить все было физически невозможно. Вскрывали выборочно, каждое десятое или каждое пятое письмо. Ну, вскроют — там же не карикатура на Горбачёва или Андропова, а просто картинка, например, про щуку в пруду — какие к ней могут быть претензии. Мы тогда собрались несколько художников и отправили свои  работы — практически на деревню дедушке, гарантий не было никаких. И каково же было наше ликование, когда четверо новосибирских художников сразу же попали в каталог. И я из капиталистической Италии этот каталог получил! Храню его до сих пор, я помню его запах!

Призы тоже присылались нам письмами, даже не заказными. Первый мой приз пришёл в коробочке в простом конверте — это Италия, Анкона — серебряная плакетка с изображением итальянской триумфальной арки. Что удивительно, диплом размера А2 тоже пришёл совершенно целым, даже не помятым. Дипломы бывали ценнее самих призов. Это были  авторские литографии — ручная работа, произведения искусства. У меня есть литография Гета Станкевича — самого известного графика Польши, я там четырежды получал призы. Конечно, каждый второй или каждый третий каталог до нас не доходил. Если бы доходили все каталоги, у меня бы их было бы штук 600—700. Но, самое смешное, однажды я получил из Польши каталог, где на нескольких страницах были вырезаны портреты советских художников — грубо так, ножницами, видимо, на таможне. Кому это было надо? У меня до сих пор ответа на этот вопрос нет. Позднее (уже в конце 80-х, в 90-е) художники стали выезжать за призами лично.

Придётся переквалифицироваться в управдомы?

— 90-е — время бума карикатуры, без неё не обходилось ни одно издание, теперь наступило некоторое затишье. Что сегодня кормит художника-карикатуриста?         

— Ничто не кормит (смеётся). Как говорил великий комбинатор, пора переквалифицироваться в управдомы. У нас примерно до 2008 года в Москве все художники-карикатуристы состояли в штате газет и журналов, либо работали на договорах. Теперь даже мэтры, такие как Тюнин или Знатковский, — знаковые для нашей карикатуры фигуры — места работы не имеют. За 200 рублей, которые сегодня предлагают газеты за рисунок, никто работать не будет. Это оскорбительно и смешно. Для сравнения, журнал «Нью-Йоркер» за карикатуру, опубликованную на первой полосе, десять лет назад платил 10 тысяч долларов. У нас в Новосибирске в 70—80-е годы был клуб карикатуристов — полтора десятка активно работающих художников. Сегодня реально работают от силы человек пять. И за нами из следующего поколения никто не стоит! Карикатура не кормит, молодёжь по этой стезе не идёт. 

 — Многие знания умножают печали. Если вернуть Вас в то хмурое утро, на трамвайную остановку, под болтающиеся фонари — повторили бы свой выбор? Может, были бы сейчас директором предприятия или  начальником цеха на худой конец?

— Зная мой характер (смеётся)… Не дипломат: правду-матку рублю надо, не надо — карьерный рост мне вряд ли грозил. Я как раз из фанатиков, которые будут рисовать при любых обстоятельствах, потому что без этого не могут. И я по-прежнему уверен, что не  стоит бояться перемен, а, напротив, надо  опасаться  накатанной колеи и рельсов, уводящих вдаль от самого себя. 

— Будем считать это новогодним пожеланием. И успеха Вам!