Новосибирск вошел в превью-тур фильма «Француз» — нового творения Андрея Смирнова. Новосибирцы это кино увидели на экране КРЦ «Победа» почти на месяц раньше остальной страны. И за месяц до хайпа, который — бесспорно — полыхнет после общенациональной премьеры.
Интерес ожидаем и даже просчитан.
Во-первых, режиссер — живой классик. Культовый, практически сакральный «Белорусский вокзал» — это от него.
Во-вторых, снимает он нечасто. И паузу между своими фильмами даже обозначал как уход из кино (ну, ушел, походил-побродил, да вернулся). То есть публике заведомо интересно, что ж такого долго молчавший маэстро им предъявит после картины «Жила-была одна баба».
В-третьих, протагонистами в этой картине стали потенциальные новые звезды российского кино — должен же кто-то подвинуть с пьедестала тотального Петрова и Козловского, Хаматову и Акиньшину. Очень уж застоялся starclub нового российского кино. Растормошить его доверено русскоязычному уроженцу Парижа Антону Ривалю и прима-балерине Большого театра Евгении Образцовой. Играет она, кстати, тоже балерину. Но профессиональная ипостась в сюжете затронута минимально, так что коллегу из 60-х Образцовой пришлось изображать не титульными навыками, а в режиме драматической актрисы. Поскольку в балете совершенно другая механика образности, Евгению в блиц-режиме учили актерским техникам — речи, движению в кадре. И научили, надо сказать, преотлично. Пара Риваль-Образцова — это, пожалуй, главная вкусная специя фильма.
И, наконец, интересно это будет киноманам. Потому что сделан «Француз» с яростным вызовом законам кинорынка — он черно-белый, созерцательный и говорливый. То есть изобильный на диалоги. Что в эпоху скорострельных трехмерных киноаттракционов — лихое, отчаянное фрондерство.
К слову, «Белорусский вокзал» тоже должен был родиться черно-белым. По словам самого Андрея Смирнова, цвет и широкоэкранность ему навязали начальники из Госкино. А также выпилили из фильма многие сцены и диалоги, отчего в ткани картины появились прорехи и пустоты. В итоге для самого Смирнова «Белорусский вокзал» — не столько украшение портфолио, сколько самая болезненная психотравма. Настолько болезненная, что даже комплименты благоговеющей провинциальной публики по поводу «БВ» он принимает на пределе напряженной вежливости. Спасибо, конечно, но довольно о нем! Это было весьма заметно и на нынешней встрече со зрителями, на предпоказе «Француза».
Нынешний фильм Смирнова — это отчасти творческая самокомпенсация за «Белорусский вокзал» Мол, что тогда не допето, то сейчас допою. И, конечно, ностальгический трип в 60-е.
Правда, хронологически на экране годовой отрезок от 1958 до 1959-го, но советские 60-е тем и удивительны, что обогнали календарь — и начались раньше календарного рубежа, и закончились тоже с опережением.
Для форсированного ощущения времени Смирнов и отказался от цвета. Отказ эффективен — получилось, так сказать, «очень шестидесято». Подчеркнуто графическому миру ранних 60-х, миру четких линий, миру тонконогой, оленеобразной мебели, миру твида, букле и меланжевого трикотажа очень к лицу черно-белая подача.
Предметная среда проработана на «пять» — ни пластиковых окон в кадре, ни сайдинга, адекватны прически и макияж. Даже бурки (культовая обувь сталинского и постсталинского СССР, совершенно забытая ныне) добыты реквизиторами в изобилии. Гурманы-визуалисты и любители моды от предметной составляющей «Француза» получат безмятежное удовольствие.
Зато сам нарратив картины — продукт более смутный и менее съедобный. Сюжет прост: французский филолог Пьер, дитя русской мамы, белогвардейского красавца-офицера и отчима-француза, приезжает в МГУ на стажировку. Тут к теме подшита пестрая (даром что черно-белая) папка «Молодежная жизнь эпохи Оттепели».
А вот второй сюжетный слой далек от мира бита, твиста и свинга. Юноша-то по воспитанию не столько Пьер, сколько Петя. И сверхзадача его — не столько научное освоение Серебряного века, сколько поиск родного отца, затерявшегося в недрах ГУЛАГа. Затерялся белый офицер Алексей Татищев, как изначально известно, не насмерть. Что придает поискам некоторую наивно-азартную бодрость.
Отец в итоге будет найден, но хэппи-энда в духе индийско-бразильского сериала не ждите. Новообретенный папа (трогательно сыгранный Александром Балуевым в его фирменной технике «художественный аутизм») радости внезапного отцовства не изъявляет никак. Отчего Петя-Пьер, приученный французской культурой к нежной пылкости эмоций, впадает в обиженное недоумение. Что, мол, со мной не так? На что отец, не выходя из режима говорящей совы, объясняет, что дело в двух инсультах, в которые ему обошлась гулаговская жизнь. Мол, я бы радовался, да радовалка уж давно поломалась, извините. Ну, а к вечеру невыраженная радость взорвала организм Татищева-старшего третьим инсультом. После которого, как известно, четвертого уже точно не бывает.
Так вот, когда оглушительно захрустели французские булки и заиграли сиротские скрипочки этой сюжетной линии, приятное ретроспективное эстетство фильма сменилось лютой токсичностью.
Как сказал Андрей Смирнов, прорабатывая эту часть фабулы, он опирался на труды Солженицына и Варлама Шаламова. Уже одно это презабавно. Потому что в цитатном дуэте этих авторов представить в принципе невозможно. Шаламов был, мягко говоря, не в восторге от историографического таланта святого вермонтского старца. Их ничто, кроме гулаговского эпизода в биографиях, не связывало — этого даже на эмпатию не хватило.
Для большей сюжетной ажурности поиск отца превращен в цепочку встреч с самыми разными жертвами ГУЛАГа. И некоторые из них нарисованы, скажем так, не особо старательно. Дескать, к черту мелкотравчатость деталей, дадим обобщенную плакатную выразительность. Но вышло не то чтоб выразительно, а скорее, в творческом стиле мультяшного двоечника из Тридевятого царства. Чем дальше в дебри, тем больше комковатость действия, тем бредовее диалоги и монологи. Особенно прелестно, к примеру, воспоминание о том, как узники ГУЛАГа мечтали о начале атомной войны. Чтобы жертвенно сгинуть в атомных грибах вместе с ненавистными вертухаями. Да-да, именно такая мечта. Так и сказано. Сейчас где-то мужественно заплакал в пушистые усы Никита Сергеевич Эм. Такого даже в «Предстоянии» и «Цитадели» не было. Никита Сергеевич так не смог. А Смирнов смог.
В общем, полюбить «Француза» можно «наполовину». За стартовую часть. Вторая же похожа на сыр. Где дырок больше, чем самого сыра. И если в «Белорусском вокзале» зримые спотыкания и недоговорки можно было объяснить насилием цензоров, то к «Французу» даже призрак цензора не прикасался. Оно само! В общем, как только зритель вступает на диссидентскую делянку фабулы, материя фильма трескается, расползается и идет прорехами — как польские капроновые колготки студентки-шестидесятницы.
Кстати, о студентах. Это сообщество тоже прорисовано очень странно. Издали все этнографически достоверно. Но вблизи советские студенты нелепо-несимпатичны. Видимо, чтобы усилить контраст с воздушным, эльфийским обаянием стажеров-французов. Некоторые из «неэльфов» вообще вызывают оторопь. Например, есть там некий юноша по фамилии Криворучко. Он… эээ… не владеет русским языком. Только мовой изъясняется. И не милым полтавским диалектом, не комичным суржиком, а тошнотворной карпатской гварой. Да, дело происходит в общежитии филологов-русистов, на филфаке МГУ. Повторю еще раз, по буквам: ЭМ! ГЭ! У! РУ! СИС! ТОВ!
Как на филфак МГУ попал мальчик, не способный сказать на русском даже «С добрым утром!» — этого создатели фильма не удосужились объяснить. Ни словом, ни намеком. Мол, пусть будет, зато ярко. Осмелюсь предположить, что фонетическая тошнотворность этого персонажа нужна ради самой же тошнотворности. Чтобы усилить ощущение хтонического, нечеловеческого мира. Усилить образ ада, в который сошел юный французский Орфей. Или Тинтин (это кому какой образ понятнее).
Из той же обоймы — жуткая, похожая на боксера с косичками студентка, кидающая на Пьера с пылким шепотом «Женись на мне! Я хочу отсюда уехать! Хоть на Луну!».
Вот тут Смирнов вплел в сюжет уже собственных толстых демонов: тренд «пора валить» заполыхал в коллективном мозгу столичной богемы даже не в 60-х, а в 70-х. А уж явно провинциальной студентке 1958 года он был точно не по уму. Учеба в главном вузе страны была для нее драгоценной ступенькой социального эскалатора. Какое «пора валить»? Вы, блин, о чем вообще?!
В контексте всего этого присутствие в актерском ансамбле таких одиозных специалистов, как Роман Мадянов и Михаил Ефремов, уже даже и не удивит. Мадянов в кино специализируется на образах тупых начальников, коррумпированных депутатов, быдловатых гаишников и на прочих хтонических персонажах из альтернативной вселенной по имени «Рашка». А про Ефремова-джуниора и так уже много говорено.
В общем, ни хэппи-энда, ни катарсиса во «Французе» нет по всем осям: обретение отца ускоренно обернулось сиротством, балерину-возлюбленную занесли в список неблагонадежных и не пустили на парижские гастроли, друга-издателя повязали и увезли на черной машине. Короче, «дотянулась кровавая гэбня». Петя, чью стажировку экстренно прервали, пугливо скользнул в самолет и вывез микропленку с самиздатовским альманахом.
Вот, собственно говоря, и все. Графично-узорчатая громада фильма родила… Нет, не мышь. Алюминиевую капсулу с микропленкой. И послевкусие жужжащей, как силовое поле под ЛЭП, ненависти к изображаемой реальности.
Желая изжить творческую травму от «Белорусского вокзала», Смирнов со скрупулезностью макетчика создал мир «Француза». А потом принялся пинать и колотить собственное творение, словно виниловый муляж босса в стресс-руме японской фирмы. Вот мол, н-на, получи, гад! И за эту мою обиду, и за ту! За все, гад, получи-и-и!
В итоге фильм, начавшийся стильно и эстетски, к финалу превратился в очередное избиение «этой страны» — причудливого топонимического фантома, существующего на альтернативном глобусе столичного бомонда. Ну да ладно, любой талант имеет право не быть хорошим человеком. Впрочем, и зритель имеет симметричное право не испытывать восторг от его, таланта, творения. Он даже имеет право сомневаться: а талант ли это вообще? И что это, блин, вообще было?
А что ж до винтажного шарма 60-х, то его можно удобно получить и от диорам с манекенами на любой выставке Александра Васильева. Ему этот жанр дается с дивным мастерством. К тому же у манекенов есть чудесная черта — они молчат. Им даже «Орбит» жевать не нужно.
Фото предоставлены КЛЦ Победа
Инвалиды обеспечены необходимыми медицинскими изделиями.
Бабушка упала на лед и сломала руку на улице Щетинкина.
У него было изъято 105 свертков с наркотиками.
В рейтинге рассматривались наиболее выгодные предложения Топ-50 крупнейших российских банков по размеру розничного кредитного портфеля…
Планируется засыпать яму щебнем.