«У каждого свой исход»

Сегодня мы расскажем об очень интересном сибирском человеке. Сергей Усик — автор невероятного фотоальбома, посвященного прителецкой тайге и ее обитателям, художник и писатель, автор очень искренней книги «Исход. История семьи Лыковых».

Он родился в таежном поселке в Иркутской области, но отрочество и юность провел в Харькове. После тридцати вернулся в Сибирь, где вместе со всей страной пережил непростые девяностые годы. Более четверти века назад он ушел в тайгу в поисках себя и своего места в мире. Жил на заимке Агафьи Лыковой, 15 лет жизни посвятил работе в Алтайском биосферном заповеднике, сумел стать высококлассным фотографом-пейзажистом, настоящим певцом сибирской природы.

«Я в тайгу не попал, я в нее вернулся»

— Сергей, расскажи, как ты попал в тайгу?          

— Я в тайгу не попал, я в нее вернулся. Наша семья жила в небольшом поселке под Братском, места таежные, строгие. В 1973 году бабушка уговорила нас уехать на Украину, на родину отца. Переехали, но через полтора года отец, до того работавший лесником и привыкший к свободе, не выдержал городской жизни и засобирался назад, в Сибирь. Родители уехали, оставив меня с бабушкой, и до окончания школы я жил в Харькове. Отца в последний раз я видел перед армией. Через некоторое время после того, как меня призвали, его не стало. После службы я вернулся в Харьков, здесь моего возвращения ждала мама. Но тоска по Сибири с годами не притуплялась. Я так и не смог привыкнуть к новому климату — сырость и слякоть меня угнетали. В 1991 году решил вернуться на историческую родину. Встреча с местами моего детства оказалась безрадостной: тайгу выпилили, небольшой разъезд, где мы жили, распахали и застроили дачники, от дома остались лишь печные трубы. Я побывал на могиле у отца и сразу же уехал.

— Не отпустила тебя Сибирь… Как ты считаешь, сибиряки — особенные?

— Конечно, сибиряки это уже субэтнос. Я много поездил по стране, и сибиряков всегда узнаю. Мы добрее, отзывчивей, но в сложной ситуации жестче и выносливей.

— Чем ты занимался до того, как стать егерем?

— Сразу поправлю, не егерем, а лесником. Хорошее русское слово, а мы все норовим неметчину внести или вовсе большевицкий абырвалг, вроде слова «госинспектор». Так сейчас звучит должность лесника в заповеднике. До заповедника много чего перепробовал. В девяностые «веселые» были времена. Почти десять лет мотался по стране, как и многие в то время. До этого работал художником-оформителем на заводе, потом главным художником во дворце культуры, гравером в кооперативе с характерным названием «Гранит», портреты на памятниках делал.

— Ты закончил художественную школу?

— Нет, завершенного художественного образования у меня нет. В детстве во мне обнаружились способности к живописи, и я посещал изостудию.

— Вот это все «художник-оформитель» ведь не для души. А для души писал что-то?

— В первые годы жизни на заимке у Агафьи этюдник был со мной.

«Каждый идет своим путем»

 — Что привело тебя к Агафье?

— Мне хотелось уединения, нужно было собраться с мыслями. Поэтому, когда весной 1995 года я узнал от знакомых, что мэр Таштагола Владимир Макута снаряжает экспедицию к отшельнице Агафье Лыковой, недолго думая отправился на заимку. Из Таштагола до заимки мы летели на вертолете. Здесь нам предстояло пробыть два месяца: с огородом помочь, кое‑что подремонтировать, дровишек заготовить. Очутившись на берегу реки Еринат, притоке Большого Абакана, я не мог отделаться от ощущения, что все это нереально и происходит не со мной. Я как будто перенесся на машине времени на несколько столетий назад. Агафья оказалась женщиной общительной. С новыми людьми она легко вступала в разговор. Но в то же время могла подолгу обходиться без общения. Для нее важнее разговор, который она ведет с Богом. Тот стержень, который у Агафьи уже есть, трудно переломить, общение с современными людьми никак на нее не влияет. После двух месяцев на Еринате я снова окунулся в действительность. И так мне стало не по себе, что осенью того же года я решил вернуться на заимку. Кроме того, мне был интересен образ жизни Агафьи, ее мировоззрение, а ей пригодилась бы моя помощь по хозяйству.

— Снова вертолет?

— Нет, на этот раз я пошел пешком через лес. Тот полет на вертолете не дал возможности как следует подготовиться к встрече, настроиться на нее — как если бы я высадился на вершину горы вместо того, чтобы на нее взойти. Ощущения настолько разные, что их невозможно сравнивать. Конечно, каждый идет своим путем. Для меня же с детства тайга не является терра инкогнита, чуждой, враждебной планетой. В тайге я себя чувствую спокойно, гораздо комфортнее, чем в городе. Лесники с Телецкого озера подсказали дорогу, поставили на тропу и нарисовали карту. От поселка Яйлю нужно было идти по горам, четыре раза набирать высоту и спускаться. После нескольких автономных походов страх притупляется, но первый раз вызвал во мне немало чувств. До Горячего ключа мне еще попадались туристы, а вот оттуда около сотни километров предстояло пройти в одиночку.

— Страшно было?  

— Да. Мало того, что я ни разу не бывал в тех местах, у меня не было с собой никакого оружия. Больше всего пугала возможная встреча с медведем. Бывалый лесник, которого я встретил на Абакане, угадал мои чувства и подсказал, как предотвратить встречу с хозяином тайги. «Бывает, идешь с подветренной стороны, да еще поблизости ручей шумит, внезапно раз — и встреча нос к носу с зверем. Ты, — советовал он мне, — котелок к рюкзаку подвесь, чтобы он при ходьбе позвякивал, и посохом стучи». Все закончилось хорошо, тогда я на медведя не наткнулся, а уж потом, когда встреча все же состоялась, я был к ней психологически готов. Поговорил с ним, объяснил, кто я есть, медведь ушел, а я стал спокойнее себя вести при неожиданных встречах с лесным зверем. На шестой день я добрался до заимки Лыковых.

История страны через историю семьи

— На всю жизнь, наверное, запомнил ту встречу с медведем…

— Конечно. Их потом много было, этих встреч. Но когда ты впервые смотришь в глаза огромного хищника, испытываешь оглушительные эмоции.

— Что было дальше?

В 1995 году была моя первая зимовка в тайге. Постоянно я там не жил, но бывал у Агафьи практически каждый год. Пока зарабатывал на экспедицию, мне уже сообщали — Карповна ждет. Познакомился с ребятами-вертолетчиками, в межсезонье они заранее информировали, в каких числах борт будет, мол, подтягивайся. А летом всегда пешком ходил. За все время я совершил пять автономных переходов на Еринат через южную оконечность Алтайского заповедника.

— Интересное было время?

— Конечно! Мы подолгу разговаривали с Агафьей, я расспрашивал ее об истории их семьи. Она говорила, а передо мной разворачивалась история всей страны через историю отдельно взятой семьи. По словам Агафьи, ее отец, Карп Осипович Лыков, не раз сравнивал себя с ветхозаветным пророком Моисеем. Лыков-старший говорил: «Как Моисей водил израильский народ сорок лет от египетского рабства, так и я увожу вас от советского рабства». Сорок с небольшим лет семья Лыковых скрывалась от людей, пока их не обнаружили в 1978 году. По этой аналогии родилось название моей будущей книги о семье старообрядцев «Исход. История семьи Лыковых». Когда случился контакт с цивилизацией, Лыковы поняли, что их уже никто не преследует, что над ними не будет ни физического, ни, что важнее, духовного насилия.

— Удивительные люди.

— Во время своего второго похода к Агафье я познакомился с Василием Михайловичем Песковым, автором книги «Таежный тупик». Это он первым рассказал историю отшельников, которая нашла большой отклик у читателей. Вся страна от Калининграда до Владивостока ждала очередного выпуска «Комсомолки» и новой командировки Пескова на Еринат. Похожих сюжетов, чтобы люди более тридцати лет прожили в полной изоляции, в реальной жизни, конечно, никто не знал. В диковинку было читать о старообрядцах, о них ведь практически ничего не писали в советское время. В лучшем случае их представляли какими‑то не совсем здоровыми в плане ума людьми, которые застряли во времени. Из историй Пескова люди поняли, что отшельники, оказывается, и разговаривать умеют, а не только кувалдой шишки с кедров сбивать, способны рассуждать ― и вообще довольно симпатичные люди. И, конечно, всех интересовал опыт выживания в тайге. В конце 80‑х – начале 90‑х годов, скажем прямо, стало не до Лыковых. Времена были жесткие. Василий Михайлович признавался мне, что интерес к Лыковым спал, но тем не менее практически каждый год редакция продолжала посылать его в верховья реки Абакан.

— Почему ты взялся за книгу о семье Лыковых?

— В последние годы история Агафьи стала популярной благодаря так называемым блогерам. При этом на восемьдесят процентов то, что они пишут и рассказывают — неправда. Люди, которые на карте с трудом могут найти место, где укрылись отшельники, выдают себя знатоками старообрядчества и жизни семьи Лыковых. В лучшем случае они пересказывают содержимое книг Василия Пескова и Тигрия Дулькейта, сопровождая истории надерганными из интернета фотографиями. Об этой вакханалии в Сети я узнал, когда удалось провести интернет на кордон в заповеднике. Желание рассказать правдивую историю семьи Лыковых впоследствии стало главным мотивом к написанию книги. Запись рассказов Агафьи о ее семье я начал вести зимой 2003 года. В своих воспоминаниях она незаметно переходила от одной темы к другой. Когда я упорядочил истории, стал зачитывать ей отрывки. Агафья Карповна поправляла в некоторых местах. Мы прошли с ней все эпизоды, касающиеся жизни Лыковых с начала 30-х годов и до того момента, когда их обнаружили геологи. Долгое время эти записки оставались моим личным архивом. Рассказы Агафьи дополнились воспоминаниями старожилов тех мест, а так как заимка Лыковых с 1932 по 1952 год находилась на территории Алтайского заповедника, то и судьба отшельников была напрямую связана с этой организацией.

— Долго ли ты работал над книгой?

— Несколько лет.

— Для кого она?

— Книга для широкого круга читателей, особенно для тех, кто интересуется фактической историей нашей страны в 20 веке.

— Что самое важное ты хотел сказать этой книгой?

— Попытался донести правду о тех событиях.

«Я — лесник. Уж точно не писатель»

— Как ты стал лесником на самом отдаленном кордоне Телецкого озера?

— Поправлю, кордон, не самый отдаленный, но самый экстремальный и труднодоступный, так как находится на одинаковом удалении и от северной, и от южной частей Озера. В 2005 году я заступил инспектором на службу в Алтайский заповедник. Я ― сын лесника. От отца мне передалась тяга к воле, любовь к природе. Спроси меня сейчас, кто я есть, не колеблясь, отвечу ― лесник. И уж точно не писатель. Я всего лишь зафиксировал историю таежных отшельников Лыковых и передал ее людям. Пятнадцать лет, которые мы с Надеждой (Супруга Сергея Усика. — Ред.) прожили и проработали на кордоне Кокши у Телецкого озера, без преувеличения, были лучшими годами из прожитых нами. Мы занимались любимым делом, жили в том месте, которое нам нравилось.

— Пятнадцать лет жизни на глухом кордоне изменили тебя как человека?

— Не знаю, что может изменить человека, разве что ненадолго. Большинство людей какими приходят в этот мир, такими и уходят. Потрясения меняют, конечно, но опять же, редко когда кардинально или ненадолго. Поэтому кордонское уединение, скорее, не изменило, а помогло реализовать некие творческие амбиции.

— Жизнь на кордоне располагает к творческому поиску? Уединение, невероятные пейзажи и тишина…

— Жизнь на кордоне — это, прежде всего, выживание, особенно в зимнее время. Летом, конечно, проще. Опять же туристы не дают заниматься творчеством. Была отдушина, выходы в горы. Совмещал работу и фотографию. За время работы в заповеднике наработал материал для фотоальбома, его первый тираж вышел пять лет назад. Это первый альбом такого качества и объема, посвященный Телецкому озеру. В альбоме, кроме пейзажных фото, много снимков животных, обитающих на территории заповедника.

— Почему после полутора десятков лет столь милой твоему сердцу жизни и работы в тайге ты решил уйти?

— Пришло время, когда дальнейшее нахождение в экстремальных условиях огромного холодного водоема, который начинался сразу за порогом дома, стало невозможным. К мысли о поисках нового места подтолкнул недавний пример соседа. По состоянию здоровья он уже не мог находиться на кордоне, а по психологическому своему состоянию не мог жить где‑то еще, кроме места, где он провел без малого тридцать лет. Неоднократно мы перевозили его на лодке до большой земли, где его уже ждала скорая и увозила в больницу. После выписки месяц-другой поживет на кордоне ― и опять его увозят. В сентябре позапрошлого он уже не мог самостоятельно дойти до катера, я переносил его на руках. А еще через месяц точно так же я нес урну с его прахом. Я понял, что нельзя настолько прикипать к месту.

— У каждого свой исход?

— Выходит так.

— Хотел ли ты когда-нибудь написать книгу об Озере и его людях?

— Как раз сейчас работаю над очередной книгой с рабочим названием «15 лет на заповедном кордоне». Эта история нашей жизни и работы в Алтайском заповеднике. Идея возникла после выхода фотоальбома. Захотелось расширить рамки обычного альбома, дополнить историями о встречах с животными, сопровождая их уникальными фото. Рассказать о заповедных людях, которые не за страх, а за совесть несут нелегкую службу, невзирая на мизерную зарплату и самодурство начальников.

— Кто твои любимые писатели?

— Достоевский, Солженицын, Экзюпери.

 

 

При подготовке автор использовал интервью Сергея Усика для проекта «Сибирь на страницах» и материалы статьи канала «Деловой Бийск».

Ранее редакция публиковала интервью с сибирскими писателями Игорем Мараниным  и Николаем Александровым.