Живопись незримая, но яркая

Инклюзивные проекты в любой сфере — жанр по определению рисковый. Тут очень велика опасность оказаться бестактным, ненароком проявить жалостливую жесткость. Достаточно вспомнить, что даже сам новейший термин «граждане с ограниченными возможностями» пообиднее будет, чем старое, латинское по происхождению слово «инвалид». Его полный смысл — «обесцененный» — знают люди, посвященные в латынь. А вот аббревиатура «ГОВ» даже и латынью-то не прикрыта. Так что, берясь за проект для инвалидов, каждый рискует «причинить добро». Тем ценнее события, где есть баланс сострадательности и такта.

Выставка «Чувство живописи» — из этого ряда. Показать картины слепым людям — это, как говорится, инклюзия сотого уровня крутости. Проект создан арт-центром «Красный» при поддержке Фонда президентских грантов на развитие гражданского общества.

В Сибири это вообще первая попытка материализовать понятие «незрячий зритель» — сделать его не абсурдным оксюмороном, а просто одной из вариаций культурной жизни. Предыдущие подходы к этой теме были сугубо московскими. Их опыт, к слову, тоже учтен.

Выставка «Чувство живописи» скомпонована из 15 полотен новосибирских художников. Для обычной выставки число не бог весть какое большое. Но тут-то речь об особых зрителях — о зрителях, чья чувственно-когнитивная практика действует по иным законам. И важно их, с одной стороны, не перегрузить впечатлениями. А с другой — не отправить за забор противноватой аббревиатуры «ГОВ».

Такому выставочному пространству нужна тактильная навигация, потому развеска картин достаточно вольготна. Маркер каждой —тактильный коврик на полу, а среда созерцания — специальные тифло-аудио-подиумы. Этакие порталы в каждую из картин, использующие все чувства, которыми владеет незрячий человек: слух, осязание, обоняние, пространственно-соматическое восприятие, ассоциативное мышление. А уж владеют они ими куда круче, чем зрячие сограждане — таково естество биологической компенсации.

Репрезентация каждой картины — это само полотно и его трехмерная копия, сделанная на 3D-принтере дизайнером Николаем Дрозденко и перелитая в гипс. Гипсовую отливку до тактильного совершенства доводила профессиональный скульптор-керамист Алена Залуцкая.

В проработке объемных копий учитывался московский опыт: на столичной инклюзивной выставке осязательные копии картин воспроизводили рисованные оригиналы в пропорции «один к одному». И в итоге сработал невольный эгоцентризм зрячих: оказалось, что некоторые картины для целевой аудитории вернисажа просто неохватны. В самом буквальном смысле. То есть рельефность-то есть, но на нее у незрячего зрителя ни рук, ни роста не хватает. Во-вторых, стало ясно, что картины с очень экспрессивной подачей пространства целевым кругом не воспринимаются: слепому человеку практически невозможно осмыслить понятие перспективы, поскольку на пластический язык оно не переводится. Потому от картин с перспективой (особенно резкой или искаженной) слепые зрители попросту впадали в ступор непонимания. А это, согласитесь, не самое комплиментарное чувство для вернисажей. Потому на выставке в «Красном» все трехмерные картины масштабированы. А сюжетно-композиционная типология — со спокойной трактовкой пространства. Аудиокомментарии к каждой из картин считывают раздаваемые зрителям тифло-стайлусы — аппаратики, похожие на гибрид пухлой авторучки и плеера. Каждая табличка — с двумя типами транскрипции: брайлевским шрифтом и объемной кириллицей. Кириллица — дань эпохе: новое поколение незрячих более привычно к объемным буквам, нежели к брайлевскому шрифту.

А самый, пожалуй, любопытный компонент зрительского интерфейса — ассоциативный, бессловесный. Это парфюмерно-ароматические иллюстрации и предметы-посредники. Обонятельный образ картины дает колба с парфюмерным ароматом. Ароматические композиции составлены эвалюатором и креативным директором  парфюмерной компании «Брокар Груп» Любовью Берлянской. Союз аромаколбы и предмета-посредника — такой дуэт ассоциативного и конкретного. Предметы, к слову, тоже подобраны довольно тонко. Например, игрушечный автобус ЗИС — компаньон к картине Виктора Бухарова «Красный проспект» — городскому пейзажу 1963 года, где главная новосибирская улица представлена в давно несуществующем облике. Вместо нынешнего путепровода на опорах из толстых граненых пирамид — стройный виадук 1900-х, реликт утонченной инженерии эпохи ар-нуво. Вместо «лиазов» и «нефазов»  — округлые, сарделькоподобные «зисы» в желто-красной ливрее. Безмятежный и оптимистичный урбанизм 60-х, мерцающий солнечными зайчиками на мартовском снегу и бликами автоэмали — желтой и алой. Техническая эстетика «оттепели» была буквально влюблена в эти цвета, а эстетика нарративная — в весну, в мартовские снега, в ленты проспектов и шоссе. Рисованный мир 60-х очень непоседлив: он все время куда-то движется — или едет, или летит. До незрячих дух эпохи доводят тактильно-ароматическим эхом — ароматом из колбы и округлой спиной автобуса под ладонью. А на полотне его собрат катится под узорчатую аркаду виадука. Еще на одном бухаровском полотне «Зимний день» (1970) в виде «якорей» выложен лоскуток драпа и варежка. Эти незатейливые предметы — посредники между зрителями и героями картины — прохожими, спешащими по идеализированной новосибирской улице, сконфигурированной кропотливо, словно театральная декорация — из зданий, которые в реальном Новосибирске друг с другом не соседствуют.

На картине Владимира Копаева  «Перед обедом» предмет-посредник — половник, ароматический иллюстратор — парфюм с фруктово-компотными нотами. А для полотна Михаила Омбыш-Кузнецова «Вязальный цех» (1972), ассоциативным якорем служат нитяные бобины из трикотажного цеха. Для картины Евгении Шестаковой-Шадриной «Небо, Мария, собака, трава» вещи-посредники — собачий ошейник и лоскуток детской синтепоновой курточки — вроде той, в какую одета девочка на полотне, а арома-суфлер — цветочно-травянистый, с нотами луговых ветров.

У такой подачи интересный эффект — она не смотрится каким-то спецсредством, не выглядит «костылями для ума». Никаких протезно-ортопедических ассоциаций. И вообще, вся выставка свободна от того застенчиво-жалостного привкуса, которым, увы, обладают многие предметы для людей с особыми потребностями. Вспомните хотя бы анти-шарм серпуховских мотоколясок: вроде бы и автомобиль, но таковым не назвать, цвет странный, силуэт еще страннее — глядеть неловко, смеяться совестно. Те, кто застал хотя бы 80-е, сразу вспомнят специфическое тарахтение этой горемычной машинки. А почему, собственно говоря, нет «мотоколясочного» эффекта? Да потому, что эта созерцательно-ощущательная игра интересна всем. Без деления по медицинским статусам.

Фото Наталья Харса