Театральный треугольник построен

Студия Крикливого и Панькова — из числа самых новых и самых компактных театральных локаций Новосибирска. Место ее обитания — цоколь ранней конструктивистской «сталинки» на улице Ленина — фактически образует вершину здешнего театрального треугольника — в обойму к «Красному факелу» и Театру кукол. А если добавить к тому многочисленные и разные акции ЦКиО «Победа» (который теперь не только кинотеатр, но и арт-пространство), то получится уже полновесная театральная миля.

Хотя, как бы ни звалась культурная геометрия этого места — фигурой или линией — бесспорно одно: тут теперь на один театральный бренд со своим небанальным «я» больше.

Кстати, о местоимениях. О «я». Большая часть «именных» студий и театров очень плотно повязана со своим титульным именем — с эстетикой лидера-создателя. В этом смысле студия Крикливого и Панькова порвала шаблоны, упорно обходясь без «вождизма».

Во-первых, титульных имен два (эстетике разорваться что ли, как той мартышке?), во-вторых, студия изначально затевалась как художественный «мультибренд», вырастая из студенческого сообщества. А нет людей более разнообразных и несходных меж собой, чем студенты любого арт-вуза — будь он архитектурный, живописно-ваятельский или театральный.

Руководитель такого сообщества — он кто угодно, но только не вождь. Примиритель миров — вот кто он, пожалуй. Ибо каждый творец на пространстве лабораторного театра — автономная вселенная, «сам себе и небо, и луна».

По словам Алексея Крикливого, история студии началась пять лет назад с актерско-режиссерского курса в Новосибирском театральном институте. Сначала тематическая «двухслойность» курса была особенностью учебной концепции, педагогической фишкой. А по прошествии пятилетия, когда институтское сообщество превратилось в студийное, она стала и составляющей арт-концепции. Тут нет антитезы «актер-режиссер» — линии напряжения, казалось бы, обязательной для театра. И воспетой (или проклятой) многими литературными бытописателями театра — от Сомерсета Моэма до создателей фильма «Тупой жирный заяц».

Режиссеры тут даже называются иначе — резидентами. Впрочем, пусть вас не обманет словосочетание «Резидент Comedy Club’а», послушно пришедшее на ум из телеконтекста. Никакого стэндапа. Никаких гэгов перед столиками с десертом и коктейлем.

— Да, мы не стэндап. — говорит Алексей Крикливый. — У нас нет кабаре-составляющей. И мы не работаем на корпоративах — там, где пьют и едят. Но мы и не стационарный театр в его привычном понимании. Мастерская — это лабораторная форма, допускающая множество встроенных, «матрешечных» концептов, которым иногда даже и названия-то категориального пока нет.

У студии Крикливого и Панькова несколько направлений, в «типичных» театрах обычно факультативных (если они там по воле судьбы вдруг заводятся).

— А для нас они главные, титульные, — поясняет резидент студии Анна Зиновьева. — Так, у нас есть студия «Инклюзион» под руководством Ольги Стволовой, где играют люди с особенностями здоровья или, как сейчас говорят, с особыми потребностями. Есть семейная театральная лаборатория, где играют семьями — по принципу «папа, мама, я». Начинаем с мастер-классов, с навыков импровизации, а потом делаем спектакль. Например, мамы рассказывают истории, а дети как режиссеры ставят по ним спектакль «Про маму, папу и меня». В прошлом году были семейные мастер-классы, а сейчас это уже полновесный арт-продукт, спектакль. Сейчас работа как раз в разгаре — проект стартовал в сентябре, и премьера спектакля будет уже в конце октября. Это, можно сказать, документальный театр. Про инопланетян, которые рядом с нами — про наших собственных детей. Фактически мы словно заново знакомим поколения друг с другом. Дети в проекте — от «6+». Почему не младше? Ну, пятилетний — он еще только созерцатель. А с шести лет ребенок уже может быть не потребителем развлечений, а творцом, его художественная рефлексия более полная, более многовекторная. А еще сотрудничаем с поисковым отрядом «Лиза Алерт». В том числе и с художественной результативностью. После Нового года будет спектакль о пропавших детях — художественно-психологическое исследование этого феномена. «Лизе Алерт» это интересно с конкретной целью. Они очень земные люди. Без лирики. С лирическим складом там не выживешь. Таких театральных проектов доселе не было, но импульс был от «Нелюбви» Звягинцева — почему дети уходят, почему пропадают? Художественное исследование веера причин. Недавний эксперимент в парке «Березовая роща» тоже был мотиватором. Из 57 детей 42 доверчиво ушли. Я сама участвовала в поисках «Лизы Алерт» и суть процесса знаю. И да, арт-сотрудничество в таком специфическом материале — это постоянная внутренняя дискуссия. И с партнерами, и с собой. «Лизиным» ребятам хочется, чтоб спектакль получился как можно более наглядным, как можно более «лайфхачным». А нам, в свою очередь, не хочется, чтобы он выглядел как живая брошюра, как театрализованный урок ОБЖ. Что получится? Вот честно — не знаю пока! У нас много методик с непредсказуемым результатом — когда неизвестно, что будет арт-плодом, финалом. В лабораторном театре очень важно уйти от «обычной театральности». Той театральности, которая антоним жизненности.

Резиденты театра подчеркивают, что их работа не сводится к утилитарно-терапевтическому функционалу, даже если речь идет об острой социальной проблематике или творческой инклюзии людей с ограниченными возможностями. В понятиях «арт-терапия» и «арт-социология» у творческой команды Крикливого и Панькова ударение стоит все-таки на слове «арт». Да, с целительным или исследовательским компонентом. Или с оттенком эссе. И даже научного академизма. Как это выглядит наяву, на сцене — ярко видно по спектаклю «Коромысли», поставленному Полиной Кардымон (пожалуй, самым динамичным дебютантом нынешнего театрального Новосибирска, этаким «киндер-сюрпризом», вундеркиндом, удивившим публику зрелостью самобытного режиссерского почерка). «Коромысли» — сложно-лаконичный симбиоз песен и текстов, погружение в мир народной песни. Не той, что на эстраде — где Бабкина, Кадышева и набриолиненные добры молодцы в красных лаковых сапогах, а той, что в родовой памяти. В тех песнях нет разудалой музыкальной орнаментальности — они вообще пелись без музыки. Никаких развеселых балалаек и гармоней, никакой разлюли-люли-малины. Песни эти — как омут, в них погружаешься со звенящим страхом в душе и сладостным головокружением. Этот «эффект батискафа» — именно от знакомства с исконной миссией народной песни. Миссией интуитивной, стихийной терапией духа. Без кушеток, без терминов, но с ошеломительным эффектом.

А за техническое решение спектакля (лаконично-изысканное до звона) театральные модернисты 1920-х, наверное, все почки бы продали — им как раз о чем-то таком и мечталось, да время было совсем еще не мультимедийное.

А еще это зрелище — мощный удар по негативистскому клише о том, что современный лабораторный театр — это, мол, что-то заведомо космополитичное, оторванное от корней и даже русофобское. Клише в клочья. Потому что «Коромысли» — это, пожалуй, самый пронзительный и завораживающий патриотизм, который можно представить.

Алексей Крикливый рассказал, прося не сглазить, что спектакль «Коромысли» номинирован на один из авторитетных театральных фестивалей в Германии. Как донести до европейской публики этот чарующий эффект звездного неба и речного омута — эффект держащийся на глубинной этичности зрелища — это, честно говоря, непонятно. Ну, они, наверное, попробуют. Тем более что в виде тест-среды есть еще фестиваль «48 часов» — большой межгосударственный проект от Института Гете, который стартует в Новосибирске буквально на днях.

— Этот наш сезон — первый полновесный, — резюмировал Алексей Крикливый. — Только на сентябрь у нас девять проектов. Плотность такова, что понадобилось онлайновое оповещение зрителей и мы, наконец-то, сделали себе сайт lab4dram.com — яркий, небанальный и, надеюсь, функциональный. Ребята притянули с собой море интересной энергии — другой, непохожей ни на стационарный театр, ни на институтскую ауру.

В общем, театральный периметр на улице Ленина получил новые нюансы прорисовки. Для этой улицы 2019-й вообще стал прорывным в плане сити-культуры — интуитивно формируемого, почти стихийного многообразия. В устье улицы — ресторанное ядро с переливчатой атмосферой дополнилось «обжорным двориком» за гостиницей «Центральная» — местом, где еды и музыки поровну. На площади у «Победы» — очаг музыки, эстетского и культурно-научных лекций. И, наконец, дорисованный театральный треугольник. И пусть улица пока не пешеходная (и будет ли, и надо ли ей это?), свой образ и магнитный эффект у нее уже есть.

Фото автора