Нельзя с точностью сказать, что тому причиной — коллективное «я» запустило механизм самокомпенсации, назло заморозкам в мире зрелищ и искусств или плотность арт-событий наросла объективно, безотносительно к эпидемиологии. Но факт есть факт: конец 2021 и начало 2022-го в музейно-выставочной жизни города выдались сверхнасыщенными. Более того, эта событийная плотность теперь получила внятную локализацию — на арт-островке, образованном Красным проспектом, улицей Свердлова и Советской. Это пространство уже сейчас можно называть местным кварталом искусств, не боясь сглазить.

Участников этой синергии трое, и они друг другу вполне дружелюбные соседи: Новосибирский государственный художественный музей, выставочный центр «ЦК19» и Новосибирская государственная областная научная библиотека, ныне проявляющая себя еще и как полновесный участник арт-жизни.

Эскиз самоценный

Количественный лидер процесса — более 150 выставок за 2021-й плюс очень раннее начало 2022-го — это, разумеется, художественный музей. В этом нет никакой гонки и соперничества — чистая объективность. Все-таки самая большая выставочная площадка. С максимальным использованием всех функциональных площадей — тут и коридоры идут в дело, вмещая весьма насыщенные выставки.

Новейшая из таких линейных экспозиций — выставка Владимира Авдеева «Театр АВ: замысел и воплощение», занявшая коридор на первом этаже главного корпуса. Получилось непринужденно и органично: линейный принцип экспозиции очень к лицу таким выставкам-антологиям, повествующим о долгом творческом пути. Такой нарратив, производный от канонического «жил-был». К тому же это про нарративное искусство — про театр, к которому Владимир Авдеев причастен как художник-сценограф.

Эскизы костюмов и декораций — сверхплотная антология визуального языка российского театра — начиная со срединных 80-х и вплоть до наших дней. Примечательно, что театралы Новосибирска не получат тут «спойлерную травму»: большую часть костюмов и декораций они тоже увидят в первый раз. Ибо Владимир Авдеев большую часть своих работ выполнил вне Новосибирска — для множества театров большой страны. И он в своей ипостаси федерального масштаба человек.

Спору нет, что театральная декорация —  арт-объект с условной автономность. Ее миссия — обозначать собой жизненное пространство персонажей пьесы. И эмоционально-ситуативные контексты, по возможности. Зато эскиз декорации — это, как ни удивительно, произведение вполне себе самодостаточное. Если, конечно, его манера исполнения тщательна и вдохновенна. Эскизы Авдеева — как раз такой случай. При том, что в них легко можно опознать все инженерно-конструктивные решения, смотрятся они не как сухие чертежи, а как станковые картины, полновесные даже без связки с сюжетом, вместилищем которого они должны быть в готовом виде, воплощенные в фанеру, ДСП, брезент и металл. Это ровно тот баланс инженерной тщательности и визуальной живописности, который перемещает творение из плоскости искусства прикладного в плоскость ИСКУССТВА ВООБЩЕ. Из тени пьесы и драматургического слова в сферу чистого самоценного визуализма.

Из тени буквы

В этом смысле с выставкой Владимира Авдеева состоит «Флейта ангела» — одна из ярчайших, «гвоздевых» выставок соседней арт-площадки — Центра «ЦК19».

«Флейта ангела» — выставка книжных иллюстраций и дизайнерских работ Александра Шурица — по событийному значению это один из мощнейших финальных аккордов зимы-2021, а по эмоциональной начинке — сладчайший аттракцион для поколения 1960-80-х — для тех, кто помнит традицию новосибирского издательского дела.

По этой части Новосибирск был отнюдь не провинцией: его «большая тройка» (Спартак Калачев, Эдуард Гороховский, Александр Шуриц) сделала новосибирский книжный дизайн брендом всесоюзной известности. Причем Шуриц в этой триаде выделялся магическим навыком создавать тщательно детализированные миры, этакий сверхнарратив к тексту.

Иллюстрировать ведь можно по-разному. Можно, например, нарисовать героям братьев Гримм условно-старинные костюмы и условно-старинные жилища. Детям, мол, и так понравится. Дети же любят пестренько и «по-принцесскому». А можно для той же сказки прорисовать чарующе детальный мир с конкретными атрибуциями (город Вюрцбург, ландшафт по состоянию на 1594-й) и с «пасхалками», которые будут помниться тебе взрослому как золотые блики детства. Шуриц как раз так и делал — его иллюстрации упоительно созерцательны и многослойны, даже если в работе был текст для самых маленьких.

Еще один дар Александра Шурица — подавать детям грозные и драматичные сюжеты без сюсюкания и боязливого умолчания. Например, даже в детском пересказе «Илиады» имеется жрец Лаокоон и его невезучие ребятишки. Ибо выпилить их из сюжета невозможно — они туда прочно вшиты. Знаменитая скульптура из ватиканского музея и ее многочисленные копии по всему миру — самая ходовая иллюстрация. Но в большинстве отечественных детей она на ура воспитала фобию змей, проводов и пылесосных шлангов.

Шуриц же, иллюстрируя этот эпизод «Илиады», ничего сверхреволюционного, вроде бы, не делает. Просто разбирает ватиканский набор «Лаокоон-дети-змеи» на составляющие и чуть-чуть меняет их композиционную взаимосвязь. Сохраняя абсолютно узнаваемость для взрослого зрителя, но чуть снижая градус жути для детей (книжка вообще-то для старшего дошкольного и младшего школьного возраста — для ровесников горемычных Антифанта и Фимбрея). Отчего «Илиада» обретает некую уютность — шарм истории, которую слушаешь у папы на коленях, под светом торшера. И абсурдно жестокие боги Эллады от тебя в безопасной дали. А папа и торшер — счастливая реальность. Или, к примеру, вторая книга из «изумрудного» эпоса Волкова, про деревянных солдат Урфина Джюса — полемично не похожая на каноническую книжку с картинками Леонида Владимирского, мультяшно-уютными (и заслужено любимыми). У Шурица же история токсичного плотника и его строевых буратин выглядит готично и грозно. Никакой мультяшной милоты. Там, под лаковой обложкой, распахнулся сумрачный, колкий, словно заросли алоэ, занозистый мир. Одни дети, ждавшие нарядной сказочности, содрогнулись. Других эта сумрачность, напротив, заворожила. Равнодушных точно не было. Впрочем, это и есть самая сумрачная повесть в цикле Волкова. Книжка, в увлекательной форме показывающая детям природу и механику тоталитаризма, имеет право быть и не пряничной по визуалу. Во всяком случае у обоих версий поклонников примерно поровну.

Примечательно, что в числе экспонатов были и книги, в которых иллюстрации от Александра Шурица — их единственное достоинство. Речь о локальной прозе 1970-80-х, о творениях писателей-сибиряков. Которые, скажем честно, зачастую были больше сибиряки, нежели писатели. И создавали они крепко-твердую прозу, величаво-суровую, ладную и негнущуюся — как высокие черные валенки Новосибирской пимокатной фабрики — изделия со своеобразным мужественным шармом, но с мучительным функционалом.

Продавалось это сурово-сибирское, пимокатно-несгибаемое, как правило, в нагрузку. Например, в гарнир к «Урфину Джюсу» с иллюстрациями того же Шурица. Но его обложки и иллюстрации хоть как-то расцвечивали собой жесткий войлок этих текстов. Что, кстати, опять же намекает на право книжной графики быть самоценной: зачастую книга-то так себе, зато иллюстрации дивно хороши. А для тех, кто младше тридцати, «Флейта ангела» и вовсе стала экскурсией в Атлантиду — в мир, в котором книга была не просто файлом  в айпаде или смартфоне, а целым комплексом ощущений и эмоций. Ну да, Александр Шуриц — это целый мир и целая эпоха.

Большой стиль маленькой камеры

Впрочем, у цифровой эпохи своя художественная ценность. Например, выставочное пространство «Формуляр», созданное в Областной государственной научной библиотеке, явило мощный предметный аргумент в поддержку «айфонофото». Смартфонные фотографии — это не только котики, стейки и ноготочки, не только белый шум соцсетей. Но и полновесный арт-материал. С эмоцией, художественными параметрами и повествовательной ценностью.

Доказательство тому — выставка «ALBAUT ABOUT…» в «Формуляре». Контент — фотопортреты и репортажные фото новосибирских и российских медиаперсон, сделанные Светланой Албаут.

Вообще-то, Светлана Албаут — и сама медиафеномен. Многожанровый человек. Человек-триггер. Инициатор и генератор событий и смыслов. А многим — даже всамделишная муза.

Нетрудно предположить, что от такого человека наивно ждать фоточек спаржи, капучино и котиков. Там не фоточки. Там фото. Глубокие, тщательно выверенные работы, в которых невозможно опознать почерк телефонной фотокамеры.

Впрочем, не в камере же дело, красота — в глазах смотрящего. При том, что ни в одном кадре нет постановочного, позерского эстетства, их художественность очевидна — характерная репортерская скорострельность в сочетании с композиционной и цветовой изысканностью. Органичная интеграция в конкретику пресс-контекста, лирическая повествовательность, портретная точность и эстетство — да, все это может умещаться в одном фото, как букет в вине или парфюме, как множественные отражения в вешних водах. Кстати, выставка «АЛБАУТ ABOUT…» — еще и эффективная визуальная терапия для тех, кто скучает по большой, жанровой журналистике — по журналистике, каковая была до эпохи блогеров, в эпоху величия журнала «Эксперт» и издательского дома «Ъ».

А совокупная прелесть всех этих выставок, завершенных и только что стартовавших, в том, что они совсем рядом друг с другом — буквально в букетном соседстве. В арт-квартале. Он-таки сложился!